просто позабыть о тревогах. Все переживания затерялись в другом мире: в асфальтной духоте жаркой и пыльной летней Москвы, привлекательность возвращения в которую блекла с каждым днем.

За проведенное в разных уголках Испании время Лена с удовольствием погрузилась в совсем иную для себя культуру и заполнила дни непривычными вызовами. Ей нравилось болтать по-английски с туристами, нравилось объясняться жестами в паре с ломанным испанским с местными жителями маленьких деревушек. Лена даже всерьез подумывала взяться за изучение нового языка. Испания удивительным образом пришлась ей по душе. Теперь казалось странным, что раньше она всегда выбирала другие точки на карте путешествий.

Вид с террасы был прекрасен, представший перед взглядом горизонт — сказочно-чудесен: небо и земля соприкасались друг с другом золотисто-лазурной полосой. Не отводя взгляда от местных красот, Лена с наслаждением отпила из своей чашки черный кофе. Насыщенный и крепкий, с роскошным вкусовым профилем сорт самым гедонистическим образом радовал ее вкусовые рецепторы.

Лежавшая на столе книга — сборник рассказов Бунина, однако, притягивала к себе, зазывала провести несколько десятков минут в одном из дней холодной тульской осени, знакомом еще со школьной скамьи. Где-то там в светлой и теплой горнице смотрели друг на друга седой худощавый мужчина и красивая, похожая внешне на цыганку женщина. Множество страниц после была церковь на Ордынке, великая княгиня и тот, кто на нее смотрел. И даже Испания была — в самом конце. Правда, совершенно другая, дикая и страшная.

Лене Испания подарила покой. Умиротворила и наполнила силами. Дала побыть наедине с собой.

Здесь никто не знал Лену и никого не знала она. Мимолетные знакомства, дружелюбные фразы и приветливые улыбки ничего у нее не забирали и ничего не требовали. Здесь никто не хотел знать, почему она развелась. Никто не раздавал советов и не смотрел с жалостью или надуманным превосходством. И осторожно, с внутренним беспокойством и искренней заботой — тоже. Это освобождало. Избавляло от необходимости — иногда непроизвольной, — согласовывать свое поведение с реакциями окружающих.

Перед взглядом Лены две недели было море — слушатель, не нуждавшийся в словах, источник и проводник, зеркало и омут. Сила и покой. Понимание и вопрос.

Каждое утро Лена просыпалась рано и шла на берег. Садилась на теплый песок, наблюдала за тем, как он легко просачивается сквозь пальцы, возвращаясь к прежнему вечному единству, вдыхала соленый воздух. Запрокинув голову, она закрывала глаза, подставляя лицо поднимающемуся на небе солнцу.

Она отогревалась. Вбирала в себя свет.

Время шло, и Лена все чаще смотрела на себя как будто со стороны. Анализировала прожитое, раскладывала по уголкам памяти — чувственной, эмоциональной и творческой, — уже переработанными эпизодами фрагменты прошлого. Для людей искусства занятие было вполне привычное. А с точки зрения психотерапии, еще и полезное.

Боль, личная и глубинная, переродившись в искусство, теряла свою власть на тем, кто ее пережил. Она больше не могла принадлежать одному человеку и властвовать над ним. Она превращалась в инструмент и материал. И ее губительная, истощающая природа истреблялась.

Лена могла отчетливо проследить, как изо дня в день ей становится все легче. Ее любовь, не растерявшая своей силы и жизни, уже не была тяжелой ношей. Даже тоска по Денису, казалось, стала светлее. Лена скучала по нему так, как спустя годы скучают по минувшим минутам чуда, зная, что оно не повторится: без горести и досады, с радостью о том, что оно просто однажды случилось.

Чудом брак с Денисом назвать, конечно, было нельзя. Но опыт любви был чудом. Бесценным. От одной только мысли о том, чтобы за всю свою жизнь не узнать, каково это — любить, Лена приходила в ужас. И как человек, и как музыкант.

За что-то она была благодарна, за что-то зла. После развода ее мир не рухнул, но изменился. В отпуске Лена, наконец, смогла, избавившись от повседневной отвлекающей шелухи и набравшись моральных сил, подумать обо всем по порядку. Всмотреться в случившееся и сделать выводы. А главное — определить свой будущий путь.

В тоскливой надежде последних трех лет Лена растеряла свою привычку мечтать. Теперь, когда ее мысли обрели свободу от переживаний о браке, счастье которого оказалось безнадежным, она все чаще мечтала вновь.

Вспоминала себя прежнюю. Знакомилась с изменившейся собой. С чутким вниманием прислушивалась к собственному сердцу. Радару и проводнику.

Счастье было во всем. Стоило лишь немного поискать.

Глава 35

Шумно выдохнув, Денис разжал руки и выпустил Катю из объятий, но не сдвинулся ни на шаг. Смотрел на нее отчаянным, хмурым взглядом, стискивал челюсти и не пытался уйти. Катя тоже оставалась неподвижной. Она не могла сейчас покинуть Дениса. Просто не могла.

Словно одурманенная, втягивала в легкие пряный и глубокий, перемешенный с горечью крепкого сигаретного дыма аромат мужского парфюма (другого, совсем не похожего на прежний цитрусовый, что они когда-то выбирали вместе). Отказывала здравому смыслу в его попытках до нее достучаться. Морозила обнаженные ноги в открытых босоножках. Добровольно теряла голову и снова чувствовала себя влюбленной девчонкой ¬¬–– той, что едва в обморок не падала на первых свиданиях. Той, у которой кружилась голова от его, Дениса, поцелуев.

Он ведь был первым. Во всем первым. Первой влюбленностью и любовью. Первым поцелуем. Первым мужчиной.

Катя никогда не строила особых романтически планов на свою судьбу. Не ждала принца на белом коне. Не зацикливалась, как некоторые ее ровесницы, на том, что нужно обязательно найти себе парня. Просто жила. Училась. Гуляла с друзьями. Ходила, бывало, на свидания, но отношения не ладились: никто из знакомых Кате парней не вызвал у нее настоящего интереса.

Такого, что жар и холод проносятся по телу, сменяя друг друга, как в сломавшемся проекторе слайды. Такого, что вопреки собственной разумной убежденности в том, что красивый мальчик на последнем ряду аудитории –– совершенный раздолбай и даже не смотрит в ее, Кати, сторону, все равно хотелось обернуться. Просто увидеть его еще раз.

Пусть раздражает его поверхностность и леность. Пусть кажется, что ей и ему даже поговорить не о чем, но… Невозможно не замечать его на периферии взгляда. Невозможно не замереть, когда он передает тебе распечатку или ручку.

Потому что он такой красивый, что дух захватывает до неописуемого, незнакомого прежде чувства, из-за которого все внутри переворачивается. Горит. Ноет. Болит. Стремится… к кому-то.

У двадцатилетней Кати не было шансов устоять.

На третьем курсе Денис вдруг начал смотреть на нее так, будто другие девушки исчезли из его зрительного фокуса. Он