* * *

– Вам когда-нибудь приходило в голову, дорогой мой, что жизнь – это река? – спросила миссис Уайтинг, когда Майлз сел напротив нее в беседке.

Как обычно, задаваясь отвлеченными вопросами, старуха брала тон, предполагавший, что из ответа Майлза она не узнает ничего нового. Случается, люди думают, что им известно нечто, неведомое тебе; миссис Уайтинг же давала понять: она знает всё, чего не знаешь ты. Лишь она одна улавливала смыслы и нюансы бытия и поэтому считала своим долгом хотя бы чуть-чуть подтянуть собеседника до своего уровня.

Одета она была элегантно и даже более того, учитывая, что сидела она во дворе своего дома. Если Синди уже выглядела старообразной, то миссис Уайтинг – волосы подстрижены и уложены мастером своего дела, покрой твидового жакета и молескиновых брюк идеален, запястья сверкают украшениями, а не шрамами – выглядела как женщина достаточно любезная, чтобы пустить старость на порог, но затем все же выпроводить, предпочтя молодость. Конечно, это избавление от непрошеной гостьи совершалось медленно, постепенно; минута за минутой, час за часом, день за днем стрелки часов отсчитывали обратное время, пока результат – блистательный, разумеется – не удовлетворил миссис Уайтинг. Но в настоящую оторопь вгоняло то, что старуха излучала сексуальность, неподдельную, игривую, и Майлз понятия не имел, как ей это удается. Ее снисходительная улыбка намекала, что партнеры по сексу у нее не переводятся, не в пример Майлзу с тех пор, как от него ушла жена, о чем миссис Уайтинг было отлично известно. Словно она специально наводила справки, подумывая, а не уложить ли Майлза в свою постель, но потом отказалась от этой идеи.

Миссис Уайтинг расположилась в той части беседки, куда падали лучи слабеющего сентябрьского солнца, предоставив Майлзу ежиться в прохладной тени. И ему вспомнилось высказывание брата: старуха не только не умирает, но жива-живехонька, вытеснив окружающих ее людей в нечто вроде чистилища. Сидя спиной к реке, Майлз глядел на покатую лужайку и гравиевую дорожку с бордюром из белого кирпича. Дорожка вела к дому, и если бы миссис Уайтинг расширила ее, а то и заасфальтировала, ее дочь-калека получила бы доступ к беседке. В конце концов, с архитектурной точки зрения беседка была наиболее приятным строением на всем участке, особенно в солнечный день, хотя Майлзу и показалось, что сегодня воздух слегка подванивает.

– Не исключено, миссис Уайтинг, что подобная мысль приходила в голову любому, видевшему реку, – ответил Майлз.

После разговора с Синди он не был расположен к абстрактному философствованию. На столе между ними лежал серебряный колокольчик, и Майлз подавил внезапный порыв швырнуть его в реку. Но не в Реку Жизни. Старуха, должно быть, прочла его мысли и подвинула колокольчик ближе к себе, чтобы Майлз не смог до него дотянуться.

– Мой покойный муж… – начала миссис Уайтинг и затем, помолчав: – Вы его когда-нибудь видели?

– Не думаю.

Майлз учился в колледже, когда Ч. Б. Уайтинг пустил себе пулю в лоб. В этой самой беседке, по слухам. На самом деле, встречаясь здесь с миссис Уайтинг, он каждый раз делал над собой усилие, чтобы не искать глазами следов выстрела – щербинку на решетке беседки или вмятину на балке.

Старуха пристально поглядела на него и пожала плечами. Легкость, с которой она предавалась воспоминаниям о человеке, лишившем себя жизни, – собственном муже, кстати, – всегда поражала Майлза. Она будто делала это нарочно, понимая, что у ее слушателей подобные воспоминания вызывают неловкость, но только не у самой миссис Уайтинг.

– Скорее всего, видели, но не знали, кто это. Он был из тех мужчин, которых и не заметишь, если не знаешь, сколько у них денег.

– Вы же его заметили, – не удержался Майлз.

– Верно, – усмехнулась старуха, – и я только что объяснила почему. В принципе, он был не глупее большинства мужчин, и, однако, вы ни за что не догадаетесь, чем он был занят, когда я с ним познакомилась. Он задумал изменить течение вот этой самой реки, не более и не менее. Истратил кучу денег, прокладывая каналы с помощью динамита, возводя заграждения и дамбы выше по течению, не говоря уж о взятках чиновникам, чтобы получить разрешение на свои затеи, и все это лишь для того, чтобы мусор не прибивало к нашему берегу. Он умер, веря, что победил реку, – каков сумасброд, а?

Майлз пожал плечами, он был слишком зол на старуху, чтобы притворяться, будто его увлек рассказ о самонадеянности богачей.

– Но сейчас река опять делает что хочет, а хочет она прибивать трупы животных и всякую иную дрянь к моей очаровательной лужайке. Отсюда и аромат, который вы ощутили, придя сюда. Что и требовалось доказать. Жизнь как река. Мы воображаем, будто можем изменить ее течение, хотя конечный пункт назначения всегда один и тот же, и поскольку у нас нет реального выбора, мы остаемся верны своим прихотям. Люди твердят об эгоизме, но это лишь очередная блажь, ибо эгоизма не существует в природе. Ваша дорогая матушка никак не могла смириться с этим, сколько я ее ни убеждала. В определенном смысле она была похожа на моего покойного мужа, разве что ей всегда хотелось перенаправить человеческие реки.

Майлз сделал вид, будто изучает царапину на руке, оставленную Тимми, рваный порез, уже начинавший распухать, кровоточа; кожу пощипывало. Может, Грейс Роби и вправду была настолько сумасбродна, что верила в свою способность изменить чужую жизнь. Несомненно, за Макса она вышла, имея в виду именно это. Однако разница все же имелась: Грейс никогда бы не задалась целью изменить русло реки, для того чтобы всякий мусор не оседал на ее берегу. Он собрался было указать миссис Уайтинг на это различие, но тут же передумал.

– Могли бы сказать мне, что Синди дома, – попытался он сменить тему.

– Она хотела сделать вам сюрприз, – отвечала старуха, наклоняясь и заглядывая под стол.

А когда она выпрямилась, Майлз вытаращил глаза – на руках у нее была кошатина Тимми. Временами Майлз подозревал, что кошек на самом деле две, одинаково пакостных; он никогда не видел, чтобы Тимми перемещалась из одного места в другое, она просто материализовалась внезапно и где угодно. Раздвижная дверь была по-прежнему закрыта. Как Тимми выбралась наружу, а затем пересекла просторную, аккуратно подстриженную лужайку так, чтобы он ее не заметил?

Майлз вытер кровь носовым платком, с опаской поглядывая на кошку и недоумевая в который раз, зачем держать столь кровожадного питомца, когда прямо за домом течет полноводная река. Предыдущий хозяин Тимми принял единственно верное решение. Сейчас, однако, Тимми совершенно не походила на серийного убийцу. Прильнув к груди хозяйки, она громко заурчала и уставилась на Майлза со свойственной кошкам индифферентностью; ее веки медленно смыкались, словно Тимми клонило ко сну, а затем снова раскрывались, являя зрачки цвета мочи.

– Кто из них вас оцарапал, моя дочь или эта девочка?

– Господи, усыпите ее наконец, – сказал Майлз, неоднократно предлагавший свои услуги в этом деле. – И не на полчаса.

– Дорогой мой, – улыбнулась старуха, – когда вы расстроены, трудно понять, о ком вы говорите. Полагаю, о кошке, но поправьте меня, если я ошибаюсь.