«Нам нужна информация, – ответил штабной офицер, – на которой Верховное командование может основывать свои оперативные решения».

Это очень удачное определение того, что в конечном итоге должно быть задачей разведывательной службы. Существует огромное искушение механически собирать всевозможную информацию из любого источника, не задумываясь всерьез, надежен этот источник или нет. Даже источники, которые в течение значительного времени давали хорошие результаты, склонны иметь «периоды засухи», особенно если данный агент более или менее зависит от вознаграждения, которое ему выплачивают за количество информации, приносимой им; в случаях такого рода офицер, отвечающий за операцию, должен проявить мудрость, честность и мужество доложить, когда один из его источников начинает пересыхать: такой откровенный разговор может только увеличить взаимное доверие между вышестоящим начальником и его подчиненными, и наоборот.

На службу Канариса официально была возложена задача только получения информации. Полученный материал затем направлялся в Генеральный штаб, отдел «Иностранные армии Востока или Запада» либо в штаб флота или авиации, где он будет критически рассмотрен, а его цена определена. Перед началом войны и примерно в течение года эта система работала достаточно удовлетворительно. Твердая вера затронутых штабов в эффективность адмирала и его офицеров, а также личные контакты, поддерживавшиеся между членами Генерального штаба и управления абвера, обеспечивали успешное сотрудничество. Однако аппарат разведки – во многом замкнутая цепь; он также очень чувствителен, и любое крупное изменение персонала способно расстроить его равновесие.

Этот дисбаланс мог скорее возникнуть тогда, когда происходило изменение в составе персонала, занятого критическим анализом, чем когда это изменение касалось стороны, поставляющей информацию. С течением войны количество молодых офицеров в Генеральном штабе постепенно возросло до заметных размеров. Сейчас омоложение, без всякого сомнения, самая важная вещь во многих случаях, как в штабе, так и на фронте. Но оно легко может привести к потере эффективности в тех службах, чей успех зависит от подготовки и опыта их офицеров. Никакой офицер, как бы ни был он молод, никогда не получал назначения в Генеральный штаб, если у него не было адекватной штабной подготовки; однако в отделы критического анализа и оценки информации Генерального штаба без колебаний направляли молодых людей, которые не имели знаний ни зарубежных стран, ни их психологических особенностей или тонкостей повседневной работы в секретной службе, которая поставляла им их информацию.

Молодой офицер Генерального штаба, например, который говорил главе отделения абвера «Гамбург», что его донесение о неизбежном прорыве из Бретани на юг не представляет ценности, потому что не содержит никаких подробностей об участвующих соединениях, был виновен в плохой и глупой оценке. Информация о противнике не должна вызывать вопросов; но, когда подобное донесение посылается из Гамбурга, обязанность офицера Генерального штаба состоит в том, чтобы сделать логические выводы, оценить возможности и принимать соответствующие меры.

Нечто подобное происходило и с донесениями о высадке десанта на Сицилии. В общей сложности было прислано около пятидесяти донесений, некоторые из них – с подробностями о намеченных береговых плацдармах для высадки. В нескольких случаях эти подробности оказались точными, в других они были неверными. Последовали жалобы из Генерального штаба. Видимо, штаб совершенно позабыл, что, когда враг составляет план в первой инстанции, а информация об этом плане может быть получена именно в тот момент, нередко в последнюю минуту возникают факторы, которые вызывают изменения, а к этому времени либо никто уже не в состоянии выявить эти изменения, либо отсутствуют средства для передачи информации, если она действительно была получена.

Самым важным примером такого рода ошибок можно считать десанты в Северной Африке. Абвер точно докладывал, и не один раз, о местах, где противник намеревается высадиться. Испанская разведка подтвердила, что, по ее мнению, эти места являются наиболее возможными целями для такого вторжения. И все-таки германское посольство в Мадриде знало лучше, как утверждает сэр Сэмюэл Хоар, британский посол; и идеи посольства были более весомы для гитлеровского Генерального штаба, чем донесения абвера.

Это был яркий пример ошибочного выбора. В то время, когда зачитывались донесения военной разведки, бесчисленное множество других людей и департаментов, косвенно вовлеченных в вопрос о разведке, тоже оказывали влияние на выбор. Более того, Гитлер был склонен больше доверять творениям своей собственной фантазии, принимая желаемое за действительное, чем фактам, добытым абвером и фронтовой разведкой; и чем дальше, тем больше его окружение поощряло такое состояние дел с возрастающим единодушием, пока даже его военные советники не могли устоять перед магией его пророческих заклинаний.

И все это венчал тот факт, что Канарис и его служба были камнем преткновения для Гиммлера и Гейдриха. Эти двое имели абсолютный контроль над внутренней разведкой, полицией, гестапо и источниками информации, которые служба безопасности добывала для себя за рубежом. Правда, им была дана директива, ограничивающая их деятельность до политической и полицейской информации; но их огромные амбиции подталкивали их на вмешательство и в военные дела, что вполне понятно, ибо во время войны первостепенную важность имеют военные дела. Такая военная информация шла не в службу военной разведки для оценки или в Генеральный штаб для создания убедительной картины военной ситуации, а прямиком к Гитлеру, обычно сопровождаемая намеком на то, насколько служба безопасности более эффективна, чем абвер; и ни Гиммлер, ни Гитлер не имели достаточно проницательности, чтобы осознать серьезности ошибки в выборе, которая совершалась таким образом.

Далее шли трудности, которые приписывались симпатиям, испытываемым некоторыми офицерами Канариса к оппозиции, и для сокрытия которых от любопытных глаз Гиммлера, Гейдриха и остальных этим офицерам недоставало умения.

Полковник (позднее генерал) Остер был начальником Центрального отдела, отвечавшего за техническую сторону, но не имевшего ничего общего с фактическим получением информации. Зимой 1939/40 года дата начала Западной кампании откладывалась несколько раз. Остер был в очень дружеских отношениях с военным атташе Нидерландов Сасом. В начале мая 1940 года Сас узнал от японцев окончательно установленную дату наступления на Запад. Он спросил у Остера, правда ли это, а последний совершенно спонтанно ответил, что да и что будет вторжение в Голландию и в Бельгию. Остер, помня о том, как неспровоцированное нападение на Бельгию в 1914 году стало решающим фактором в формировании мирового общественного мнения против Германии, считал, что расширение войны на Запад и нападение на нейтральные страны Бенилюкса совсем не улучшит позиции Германии, а нанесет величайший вред ее делу. Он допускал, что, по донесению Саса, королева Голландии и король бельгийцев оповестят весь мир о намерении Германии захватить их страны через сорок восемь часов и что тем самым мировое общественное мнение заставит Гитлера опять воздержаться от этого нападения и даст новые возможности для мирного урегулирования конфликта, но эти ожидания не оправдались. После многократных изменений в дате начала Западной кампании ни Голландия, ни Бельгия не обратили ни малейшего внимания на донесения Саса, и поэтому усилия Остера не принесли результатов. Точно так же голландские защитные меры против возможного германского нападения не были усилены, и с этой точки зрения никакого вреда германским войскам причинено не было.