на свет божий, вернуть домой, в Россию. За долгую службу в Стамбуле он навидался и натерпелся такого, что нынешняя его служба была, как говорится, не в службу. Недаром царь, помнивший о близости Петра Андреевича к ненавистной ему сестре Софье в памятные и страшные дни восстания 1682 г., простил ему былые прегрешения. Однажды в минуту откровенности на каком-то пиру Петр пошутил, потрепав его по голове: эх, мол, голова, голова! Слетела бы ты с плеч, когда б не так умна была!

Вот эта умная головушка и уладила все дело, чем царь был потом очень доволен. Толстой не оставлял попыток уговорить царевича:

- Я не уеду отсюда до тех пор, пока не доставлю тебя отцу живым или мертвым. Я буду следовать за тобой повсюду, куда бы ты ни пытался скрыться. Если ты останешься, то отец будет считать тебя изменником.

Алексей знал, что в представлении отца он изменник, из отцовского письма. Толстой внушил ему, что Петр, который-де едет для свидания с ним в Неаполь, двинет в Австрию войска, собранные в Польше, и этот довод сломил упорство царевича. Секретарь Даун за деньги, полученные от Толстого, дал понять Алексею, что император не будет отстаивать его интересы с помощью военной силы. К тому же австрийцы, тоже получившие взятки от Толстого, попытались похитить у него любимую Евфросинью. Царевич вообразил, что император от него отвернулся.

- Я поеду к отцу с условием, - объявил свое решение Толстому обманутый беглец, - чтобы назначено мне было жить в деревне и чтобы Евфросиньи у меня не отнимать. Приезжай завтра с Румянцевым, и я скажу вам свой ответ.

Правда, он хотел использовать запасный выход - уехать в Рим, к главе католиков, но возлюбленная отсоветовала. Царевич написал отцу письмо, сообщая, что «всенижайший и непотребный раб и недостойный называться сыном Алексей» едет на родину и просит прощения у государя-батюшки. Через 10 дней, уничтожив в огне все свои бумаги, он выехал из Неаполя. Толстой и Румянцев сопровождали его. По пути Алексей получил ответ отца: «Мой сын! Письмо твое, в четвертый день октября писанное, я здесь получил, на которое ответствую: что просишь прощения, которое уже вам пред сим чрез господ Толстого и Румянцева и словесно обещано, что и ныне паки подтверждаю, в чем будь весьма надежен. Также о некоторых твоих желаниях писал к нам господин Толстой, которые тако ж здесь вам позволятся, о чем он вам объявит».

Это обещание (жить царевичу в деревне, жениться «на той девке, которая у него») царь подтвердил и в письме Толстому. Несбыточность надежд на австрийскую и даже шведскую военную помощь, на смерть царя-отца, на какие-то заговоры и восстания в Москве и русских войсках за рубежом, па поддержку министров, сенаторов и полководцев, обещания отца заставили беглеца сдаться и поехать туда, откуда он так неосмотрительно и глупо бежал. Вероятно, он понял, что рухнули его мечты о власти, которую собирался употребить по-своему: отбросить все преобразования отца, вернуться к старым порядкам и учреждениям, понятиям и обычаям; забросить ненавистный Петербург, «жить зиму в Москве, а лето в Ярославле», переменить всех сановников («Я старых всех переведу, а изберу себе новых по своей воле»). Обо всем этом он и его сообщники сказали потом, на следствии.

А в то время царевич отправился из Неаполя в Москву. Путь неблизкий: только через три с половиной месяца подъехал он ко второй столице, где его издали царь с помощниками и тяжкие испытания.

Царевича сначала задержали в окрестностях. Вскоре он въехал в Москву. Во дворце его ждали отец, сенаторы, генералы, церковные иерархи. Алексей упал па колени перед отцом, умолял его о прощении и даровании жизни. Петр ответил ему:

- Я тебе дарую то, о чем ты просишь, но ты потерял всякую надежду наследовать престолом нашим и должен отречься от него торжественным актом за своею подписью.

Царевич согласился. Потом последовал вопрос царя:

- Зачем не внял ты моим предостережениям, и кто мог советовать тебе бежать?

Сын подошел к отцу, что-то прошептал ему на ухо. Тут же они вышли в соседнюю комнату, и там Алексей, как показали последующие события, назвал Петру своих советников, сообщников. Вернувшись в зал, царевич подписал отречение от престола: наследства никогда ни в какое время не искать и не желать и не принимать его ни под каким предлогом.

Прочитали манифест о лишении царевича прав наследования. Вскоре начались допросы названных им лиц. Петр, как и в пору «стрелецкого розыска», сам руководил следствием, составлял вопросные пункты для Алексея, слал курьеров с распоряжениями об аресте оговоренных лиц. В Москве казнили Кикина и др. В Петербурге, куда перебрались Петр и его двор, допросы и пытки, в том числе и Алексея, продолжались. После окончания суда царь отдал решение судьбы сына в руки высших сановников - духовных иерархов, сенаторов, генералов и пр.

Взгляды, намерения царевича в ходе следствия раскрылись полностью. Однажды в присутствии отца и высших духовных и светских чинов он признал, что имел намерение поднять по всей стране восстание, а если бы отец попытался расправиться с его соучастниками, то не остановился бы перед истреблением всего населения страны. Он полагал, что поскольку хотел возвратить старые верования, обычаи, нравы, то народ его поддержит, поскольку питает к нему любовь и сочувствие. Алексей то находил в себе силы произноснть подобные тирады, которые выдавали его честолюбивые мечты, нелепые, сумасшедшие и противоречивые помыслы (что стоят, к примеру, такие бредовые измышления: с одной стороны - любовь к нему простого народа, с другой - возможность уничтожения того же народа!), то доходил до крайней степени обреченности, подавленности, упадка духа.

К тому времени царевич Алексей, по отзывам современников, страдал психическим расстройством. По словам современника француза де Лави, «у него мозг не в порядке», что доказывают «все его поступки». Вел он себя недостойно: изворачивался, оговаривал своих приближенных, лгал, изо всех сил пытался преуменьшить свою вину как изменника делу отца, интересам России. По всему было видно, что он из боязни лишиться жизни потерял разум.

14 июня царевича заключили в Петропавловскую крепость. Начались пытки в застенке. Состоялся приговор. Правда, лица духовные уклонились от явного решения: выписки из Священного писания, ими приведенные, говорили, с одной стороны, о казни сына, ослушавшегося отца, с другой - о прощении Христом раскаявшегося блудного сына. Приговор они отдавали на усмотрение Петра. Чины светские высказались недвусмысленно: смерть.

24 июня 1718 г. объявили смертный приговор. Но приводить его в исполнение не пришлось, так как