– Зачем мы едем к нему? И почему Яна там, она его знает? – и из любопытства, и чтобы прервать тягостное для него молчание, спрашивает Артур, пока они стоят на светофоре, дожидаясь зеленого света. Он барабанит ладонями по коленям, нервничая, чувствуя себя слегка на взводе, – кожаное сиденье то и дело поскрипывает под ним и он старается взять себя в руки и перестать ерзать. Собственный рассудок успокаивает его, говоря, что самосожжение это всего лишь красивая метафора, которую используют религиозные люди типа Хасана, что на самом деле его молодому, полному сил телу ничего не угрожает, никто не собирается обливать его керосином и поджигать, но предчувствие внушает ему обратное, и он, как ни странно, испытывает от этого сильное возбуждение, какой-то странный восторг, смешанный со страхом.

– Я думаю, он хочет показать тебе один из своих фокусов. – Помолчав, отвечает Виктор и нажимает на педаль газа: авто несется дальше, в центр города, к одному из небоскребов-свечей. – Ну, а Яна… Хасан для нее как отец. Ей нравятся такие мужчины – опытные, уверенные в себе и в своей цели. Все несколько сложнее, чем ты представляешь.

Они паркуются в многоуровневом подземном гараже с анфиладами из железобетонных колонн, залитыми флуоресцентным светом. Ряды разноцветных автомобилей с торчащими вперед мордами, кажется, устремлены в бесконечность, и Артур думает, что легко мог бы заблудиться здесь, если бы не Виктор. Он послушно следует за ним, пока они не оказываются в просторной кабине скоростного лифта. Виктор прикладывает большой палец правой руки к специальной панели так, чтобы она считала спиралевидный отпечаток его кожи, затем нажимает клавишу PH. Кабина несется ввысь так быстро, что у Артура слегка закладывает уши, и он массирует их, чтобы избавиться от дискомфорта. Из динамиков под потолком льется шум прибоя, крики чаек, детский смех. Прибыв наверх, они оказываются в коридоре с множеством арок, украшенных причудливой резьбой, и со стенными росписями на сюжеты из сказок «Тысячи и одной ночи»: арабские подростки изнемогают от неутоленных желаний, вынужденные сидеть в медресе и слушать своего учителя, его скучные речи; злой джин крадет невесту из-под носа жениха, за день до свадьбы, заставляя его рыдать и скитаться по свету в поисках возлюбленной или смерти; ритмичные, разнузданные танцы бача; рехнувшийся падишах, решивший отыметь всех девочек своего царства. Наконец, Виктор раздвигает тяжелые занавеси и они оказываются в апартаментах Хасана – это что-то вроде квартиры студии, его пентхаус: почти по центру зала стоят несколько видео и фото камер на штативах, с объективами, направленными на огромную, круглую, похожую на арену кровать. И на стенах и на полу квартиры много ковров с причудливо переплетенными орнаментами, с фракталами узоров.

– Предыдущий хозяин снимал здесь подростковое порно, у него было такое хобби. Я попросил их, чтобы они оставили все как есть, ничего не трогали. Чтобы я мог почувствовать дух этого мира, его материальную суть – кивнув в знак приветствия и широко улыбаясь, говорит Хасан, – Чувствуйте себя как дома, молодые люди. Я сейчас вернусь, только скажу, чтобы нам приготовили чай. Вы наверное голодны, но я ничем, кроме восточных сладостей вас не угощу. Я здесь не живу.

– Хасан, ты же знаешь, такие как мы могут продержаться на рахат-лукуме несколько дней, лишь бы он не был слишком приторным, – отвечает ему Виктор с многозначительным видом и Артур гадает, что может значить эта фраза на самом деле, – она явно произнесена со скрытой иронией, но над чем именно иронизирует Виктор, Артур не может понять. – Кроме того, нас скорее интересует духовная пища, ты обещал нас попотчевать и ей. Набить желудок мы могли бы и в другом месте.

Хасан улыбается, приглаживает свою бороду ладонью, потом жестом показывает своим гостям, что приглашает их следовать за ним. Они проходят по аркаде вдоль левой стены, потом через коридор, скрытый за еще одной занавесью, и, наконец, оказываются в некоем подобии триклиния, просторного, с широкими ложами, заваленными подушками, и с низким резным столом в центре.

Кушетки примыкают к стенам с трех сторон, в форме буквы П, и Игорь с Артуром садятся по правую руку от стола. Присоединившийся к ним через пару минут Хасан ложится на кушетку слева, на бок, подперев левой рукой голову. Следом за ним ложатся наискосок кушетки и его молодые гости. Прислужник ставит перед ними поднос с большим чугунным чайником, тремя пиалами и блюдом с рахат-лукумом, халвой, нугой, пахлавой…

Прислушиваясь к замысловатым речам Хасана и Виктора, пытаясь понять, в чем смысл этой встречи, Артур выпивает три пиалы чая, разжевывает несколько мучнистых эластичных кусков рахат-лукума, которые размокают от его обильной слюны, приятно липнут к его нёбу, заставляя его забыть, что его привели сюда совсем для другого – ему будут показывать некий фокус, еще один в бесконечной череде. Время проходит незаметно, прислужник продолжает подливать всем чай, потом приносит кальян. Первую затяжку делает хозяин, передает чубук Виктору. Когда очередь доходит до Артура, и Хасан и Виктор замолкают, смотрят на него с любопытством. Он вдыхает в себя ароматный дым, хихикает, чувствуя, как голова начинает плыть и его внимание рассеивается еще сильнее. Подложив подушки под спину и голову, он слегка откидывается назад: большая кованая люстра висит над ними на цепях, загадочно сияя самоцветами.

Когда кальян уже почти докурен и молодые люди наелись сластей, Хасан подает знак своему мальчику-слуге и тот приносит – по очереди для каждого из гостей и уже потом для хозяина – странный набор: на небольшом подносе перед Артуром лежит что-то вроде очков для плавания, массивных, непрозрачных, словно отлитых из лавы, фарфоровое блюдце с двумя черными капсулами на нем, стакан воды. Он косится на Виктора, который, не мешкая, заглатывает капсулы из своего набора, запивает их водой, одевает на глаза эти электронные шоры на эластичной тесьме, потом откидывается на спину, взбив подушку и положив ее под голову так, чтобы было максимально удобно, и шея не затекла. Заметив нерешительность на лице Артура, Хасан улыбается ему своими увеличенными из-за линз глазами, как бы говоря ему: «Тебе нечего бояться, мы твои друзья и будем рядом, когда все произойдет». Артур смотрит на мозаичный пол, потом на блюдце с позолоченной каймой. «Какого хера, мне все равно нечего терять, – думает он, – Мой мозг уже и так поврежден, еще одна доза ничего не изменит, я буду блуждать впотьмах бесконечно». Переложив капсулы на ладонь правой руки и резко поднеся ее к своим разомкнутым губам, он отправляет наркотик в рот. Хасан одобрительно кивает головой, – теперь улыбка не только в его глазах, ей светится все его лицо, кажется, он еле сдерживается, чтобы не расхохотаться. Комната превращается в смерч нестерпимо ярких красок и Артур, боясь ослепнуть, поспешно надевает на глаза очки, одновременно чувствуя, как кушетка под ним начинает двигаться, разгоняясь все быстрее, словно ковер самолет из арабской сказки. Ядро его личности распадается на части, воспоминания перемешиваются, – они всего лишь осколки цветных стекол в калейдоскопе или, вернее, фрагменты реальности, выхваченные из потока времени и увеличенные линзой его восприятия-талейдоскопа.