Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Быстро швырнул патроны в костер:
– Ложись!!!
Свора замерла, закрутила головами. Митька первым упал в снег, прикрывая собой Риту. Маски, как по команде, тоже рухнули наземь. И стало так тихо, словно онемел весь мир. Но взрыва не последовало. И только злорадная луна насмешливо пялилась на замерших у костра людей. Первой опомнилась баба в полушубке, зашлась в сиплом смехе:
– Ой, умора! Кого напугались!
Зашевелились и остальные.
«Ну?!» – мысленно молил Митька. Понимал, что может произойти через минуту, если, не дай бог, отсырели патроны и взрыва не произойдет. Зловещая тишина давила на уши. В судорожно сжатых кулаках мгновенно растаял снег. Грудь сотрясалась от ударов сердца. «Дед! Милый! Выручай!» – рванулся ввысь немой вопль, разрывая удушающее пространство. Время остановилось. Мир сгинул, как лопнувший мыльный пузырь. Ни елки, ни своры, ни луны, ни Риты, ни его самого – одна искрящаяся шаровой молнией мысль: «Дед! Помоги!!!»
И в тот же миг раздался угрожающий гул, и шипящий столб огня с силой выплюнул в темное небо раскаленные термитные осколки. Они ударились в ствол елки и фейерверком разлетелись по сторонам. Вспыхнули бумажные фонарики. Затрещала хвоя. И вся елка схватилась каким-то быстрым, словно оголодавшим пламенем. Благим матом заорала баба в полушубке, что стояла ближе всех к стволу. Со спины меховой воротник взялся огнем. Вспыхнули и рыжие пряди распущенных волос. Свора испуганно метнулась к гаражам, от железных крыш которых гулким эхом отразился истошный визг. Кто-то догадался завалить рыжую в снег и стал вытряхивать ее из горящей одежонки.
А Митька крепко схватил Риту за руку:
– Бежим!
И они устремились к дороге.
От пережитого шока Рита ослабла так, что постоянно спотыкалась и падала. Митька схватил ее на руки. Сначала с трудом передвигал ноги, а потом вдруг стало так легко, будто не бежал по снегу, а летел по воздуху. И вот уже видны огни машин. Осторожно поставил девушку, прижал ее к себе и замахал рукой. Но частники газовали мимо. Одна, другая, третья!. Вот ёлы-палы! И вдруг черно-желтые шашечки. Слава богу! Такси!
В такси Риту стало рвать. Водитель матерился. Но маты отскакивали от Митьки, как град от оконного стекла. Все его чувства и мысли были направлены на Риту. Что с ней случилось? Неужели от шока? А голова девушки вдруг бессильно упала ему на плечо.
– Рита! – гладил ее по лицу Митька. – Что с тобой?! Ну скажи что-нибудь!
Девушка была без сознания.
– В больницу давай! – крикнул водителю Митька. – Жми вовсю!
И дальше действовал, как робот. Нес Риту в приемный покой, ногой открывая настежь все двери. Пока девушку за ширмой осматривал дежурный врач, Митька глухо отвечал на вопросы медсестры. Та торопливо фиксировала в карточке каждое его слово.
Доктор, худощавый молодой мужчина с аккуратно подстриженными усиками, никакого доверия у Митьки не вызывал. Вышагивал, как кисейная дама на балу! У человека обморок, а он собой любуется! Как и предчувствовал Митька, ничего вразумительного этот женоподобный усач сказать не мог. Принялся мозги пудрить какими-то непонятными медицинскими терминами. И жонглировал ими с таким упоением, что Митька не выдержал:
– Короче! От чего обморок? Это можете прямо сказать?
Тот жеманно пожал плечами.
– Это будет известно после обследования.
– Она останется в больнице? – напирал Митька.
– Да, разумеется. Мы сейчас поставим капельницу. А вы можете справиться о самочувствии по телефону у дежурной медсестры. Кстати, вы кто ей будете? Муж?
Митька кивнул. И по телу разлилось приятное тепло. Оно медленно просачивалось в каждую клеточку, нейтрализуя ядовитое воздействие страха и нервозности. Живительный бальзам этого вопроса так подействовал на Митьку, что он даже простил усачу его нерасторопность. Вообще-то какой-то укол сделали сразу, а диагноз – дело такое… Без обследований не обойтись – в этом он прав.
На другой день Митьку пустили к Рите только после обеда. Она опять была под капельницей. Но глаза были открыты. Митька присел на стул рядом с кроватью. Поднес к губам ее пальцы. Они были такие тонкие, как у ребенка. Сотворит же Господь! Люське всего десять, а рука в два раза больше Ритиной.
По щекам девушки текли слезы.
– Ну что ты, зайка! – подбодрил ее взглядом Митька. – Пройдет. Зуб даю, это у тебя от страха.
Девушка покачала головой.
– Я беременна, Димка!
Митьку как ошпарили чем. Разом опустил глаза в пол. И долго разглядывал аккуратную заплатку на линолеуме. Ни о чем не думал – окаменел. А когда поднял голову, Рита лежала с закрытыми глазами. Заплаканное лицо ее сделалось таким беспомощным и некрасивым, что у Митьки от жалости чуть не вырвался стон. Вовремя прикусил губу. Нужно было что-то сказать. Да вот только что?!
– Так это ж хорошо! – произнес Митька обыденно и спокойно, словно одобрил какую-то очень необходимую ему покупку. И мысленно похвалил себя: «Молодец, артист!»
Губы у Риты задрожали еще сильнее. Она отвернула голову к стене. А он продолжал в том же духе:
– Кого закажем? Мальчика или девочку?
– Аборт сделаю! – отчаянно прошептала девушка.
– А я категорически против! – будто сам с собой вдруг принялся рассуждать Митька. – Во-первых, первый аборт очень опасен: потом детей может не быть. (Слышал, мать кому-то говорила.) Во-вторых, не нами послана душа – не нам ею и распоряжаться! (Из книг понахватался!) А потому родим девочку, такую же хорошенькую, как ты!
– Как у вас все просто! – раздался за спиной чей-то сварливый голос.
Только теперь Митька заметил, что Рита в палате не одна. Просто больные, видимо, были на процедурах. А может, на обеде. Одна сухая старуха с землистым лицом, ворочаясь, скрипела железной кроватью.
– Родителям-то хоть сказали? – настырно лезла в их разговор она. – Это вам не в куклы играть! Ребенка и кормить, и одевать, и воспитывать надо. Сами-то, по всему видать, еще студенты. На родительской шее сидите!
Вслух сказать было нечего. А потому Митька взмолился про себя: «Молчи ты, старая! Без тебя тошно!» И не успел обернуться, как дверь палаты открылась, и красивая головка в накрахмаленном белом чепчике весело позвала:
– Бабуля! На перевязку.
Старуха, кряхтя и охая, стала слезать с постели. И ей уже было не до них. Митька с Ритой остались в палате одни.
– Дима! Прости меня! За все прости! – быстро зашептала Рита. Митьке показалось, что говорит она это в каком-то бреду. – Мне так хорошо, когда ты рядом! Я верю тебе, как самой себе! Вернее… нет, больше, чем себе! Ты намного лучше меня. Таких, как ты, в мире больше нет! Гуманоид ты мой миленький! Как я тебя люблю! А то, что случилось, было против моей воли. Сначала он уговорил меня выпить… а потом… я не помню даже, как это все произошло! Ты можешь не любить меня больше, но только прости!