Кристина, женщина-птица, наконец-то ты стала тем, кем и была задумана… Мне скоро двадцать семь, а я только что родилась. Двадцать семь… когда-то цифра эта напоминала о не юном уже возрасте, она содержала в себе и память, и боль, и неудавшуюся беременность — но не теперь. Не теперь, когда я только что родилась и скоро умру.

Лето, лето, я брожу по горам. У меня ничего нет, кроме того, что на мне надето, потому что это последнее мое путешествие, последний побег от себя. Днем я сплю, а по ночам брожу без устали и каждую секунду чувствую, как во мне растет забвение, как оно поглощает не только память, но и саму жизнь. Я в пути, но это не путь души и не путь тела… я не знаю, что это за путь, знаю только, что он никуда не ведет.

Я в Гималаях, новорожденная, женщина-птица. В предгорьях растут леса рододендронов, а позади, в обрамлении их тяжелых лиловых цветов, горы сияют, как белые ножи. Я ничего не ем, зато часто смеюсь, стараюсь не попадаться никому на глаза, сплю, где застает меня сон, а по ночам утоляю жажду горными туманами.

Как-то я нашла умирающего теленка яка. Он лежал, весь израненный, на маленьком плато. Его красивые влажные глаза смотрели на меня,… он словно видел меня насквозь, знал все о моей жизни. Я обернулась. На ближнем перевале стояло на двух ногах странное создание, получеловек, полуобезьяна или полумедведь, мех его был бел, как снег, а лапы красны от крови теленка. И странное, странное лицо, как маска болезни или даже самой смерти.

Я снова посмотрела на теленка. Он и в самом деле знал обо мне все, потому что он любил меня и понимал. Я положила его голову к себе на колени. Мы были словно потерянные дети друг друга, и любовь наша была бесконечна, как смерть или как горы вокруг. Я сидела с ним весь день, и еще ночь, и еще день — пока жизнь не покинула его глаза. И я оставила его там — какая разница, скоро мы встретимся.

Время идет, история моя тоже идет к концу. С каждой минутой я становлюсь легче, последняя тяжесть оставляет меня — я готова стать частью великой неизвестности. Я останавливаюсь у каждого горного озера и смотрю на свое отражение… и снова, как в том старинном мамином зеркале, не узнаю себя. Кожа висит мешком, распятая на острых костях. Сколько я вешу сейчас? Наверное, двадцать семь килограмм, столько же, сколько мне лет, не больше. Тяжесть оставляет меня, я становлюсь все легче и легче, и у меня пропадает желание двигаться, потому что радость движения — в преодолении силы тяжести, а мне нечего преодолевать.

В один из этих последних дней я сижу на склоне и смотрю на мир. Свет набегает тяжелыми волнами, густой и белый, как молоко. Горы дрожат в разреженном воздухе. Я ложусь на спину на холодную землю и чувствую ее пульс, словно ток, пробегающий по телу. Стая птиц летит по небу и исчезает в долине… он наверняка посвящен мне, этот полет. Они дают мне знак. Скоро. Скоро все кончится.

Конец

1992