— Ну, собственно говоря, что мне надо? — потер подбородок Никита. — Пистолет и несессер со всем необходимым, больше ничего.

— Отлично, — возмутилась Даша, — а рубашки, майки, носки и, извините, трусы — это тебе не нужно? Лекарства, опять же, вдруг у тебя там живот схватит или голова заболит, или простынешь — в аптеку у тебя там времени не будет бегать. И пластырь от мозолей — вещь очень необходимая. Так что аптечку я тебе сама соберу и напишу прямо на таблетках, что это и от какой болезни помогает. И несессер я тоже твой сама упакую, а то ты возьмешь одну бритву, зубную щетку и пасту, а надо бы еще шампунь, гель для душа — я думаю, в гостинице там хорошего нету. Там гостиница вообще-то есть?

— Вообще-то должна быть, хотя точно не знаю.

— Это хоть город или деревня?

— Примерно где-то посередине.

— Понятно, будешь действовать практически в полевых условиях. И ты хотел обойтись только пистолетом и несессером?! Хорошо, что я взяла дело в свои руки.

Никита был смущен. Он почувствовал себя, как в детстве, словно бабушка провожала его в пионерский лагерь. Осталось еще мешочек конфет, баночку варенья, пару пачек печенья, банку сгущенки и бутерброды в дорогу. На самом деле он был очень благодарен Даше за такую заботу. Он уже отвык от того, что кто-то о нем заботится, как о ребенке. Только мама — но мама далеко.

— Так, все, отправляйся смотреть телевизор, выпей вина и не мешай мне — я буду тебя собирать. — Даша указующим жестом отправила Никиту на диван. Тот с готовностью профессионального бездельника подчинился. Лучше никогда не мешать женщине проявлять свою любовь, в конце концов, если она соберет ему слишком много, он оставит лишнее в камере хранения вокзала.

— Только, Дашенька, я тебя прошу, не собирай слишком много. Небольшой спортивной сумки через плечо будет достаточно… — Увидев недовольный Дашин взгляд, Никита отправился прочь со словами «Удаляюсь, удаляюсь…»

Она собирала сумку не меньше часа. Потом поставила рядом с диваном гладильную доску, принесла утюг и начала гладить рубашки-поло и майки, напевая себе под нос вагнеровский «Полет валькирий». Никита смотрел телевизор и не говорил ни слова, всем своим видом давая понять, насколько он ценит Дашину заботу. Он видел, что Даша периодически посматривает на него, оценивая, переживает он или нет, что она не дает ему себе помочь. Наконец, ей надоело играть в эту увлекательную игру, она сложила поглаженное белье в сумку поверх кулька с лекарствами и несессера и устало вытерла лоб тыльной стороной руки.

— Уф, вот теперь ты готов, и я спокойна. Пистолет твой чистить не буду — сам почистишь.

Никита достал «макаров», вынул обойму и оттянул спусковую скобу вниз. Отсоединил затвор от рамки и снял со ствола возвратную пружину. В канале ствола были хорошо видны пороховые следы недавних выстрелов. Даша села рядом и с интересом наблюдала за нехитрыми манипуляциями. Никита попросил у Даши масленку для швейной машинки, стальную спицу и кусок ненужной сухой белой тряпки, соорудил мини-банник и прочистил ствол.

Поставив все части на место, он вставил обойму, защелкнул предохранитель, положил пистолет на стол и подвел итог этому вечеру сборов в дальнюю дорогу:

— Все, больше мы ничего сегодня сделать не сможем. Пойдем спать.

* * *

Утром, когда Никита проснулся, Даши уже не было. На столе лежала записка:

«До свидания, любимый, я пошла по делам. Этой ночью ты был просто великолепен, как будто это было у нас в последний раз. Но я уверена, что ты вернешься с победой, невредимый и счастливый, потому что опять увидишь меня. И каждая следующая наша ночь будет такой же. Очень люблю и уже скучаю.

P.S. Ты так и не сказал мне, во сколько ты уезжаешь. Хотела тебя разбудить, да пожалела. Больно сладко ты спал. Не забудь хорошенько подкрепиться перед дорогой».

Никита намеренно не сказал Даше, во сколько уезжает, хотя у него в кармане лежал билет на шестичасовую скоростную электричку до Орла. Тогда бы она обязательно осталась бы дома, и эти веселые суматошные проводы и последовавшая за ними восхитительная ночь превратились бы в тягостное ожидание, в конце которого они бы молча сидели на диване, взявшись за руки, и настроение у нее портилось бы с каждой секундой.

Сейчас же он мог просто расслабиться с книжкой в руках. Ниикта выбрался из постели, дошел до книжной полки и выбрал самую нелюбимую — Джером Клапка Джером «Трое в лодке, не считая собаки». Юмор этой книги ему всегда казался натянутым, искусственным, чересчур английским, но, с другой стороны, перед предстоящей ему дорогой это было самое правильное чтение о дорожных приключениях. Так, с этой книжкой и подносом с огромными бутербродами с ветчиной, маринованными огурчиками, помидорами и майонезом, кувшином кофе и маленькой бутылочкой виски он скоротал день. В четыре тридцать он встал, умылся, побрился, оделся, надел парик и темные очки, взял собранную Дашей сумку, оружие и вышел.

На Курском вокзале он не оглядывался по сторонам, его соглядатаи уже здесь, растворяются в толпе. Поезд «Москва-Орел» готовился к отправлению. Ехать, как уже знал Никита, всего четыре с половиной часа. Недолго и весело. Это он понял, войдя в свой вагон первого класса, понял, что и весело. Под потолком висели телевизоры, вдоль стен вагона шли столики, у каждого — две пары кресел друг напротив друга. Видимо, он был последним — все кресла были уже почти заняты, а в воздухе стоял четкий крепкий запах открытых пивных и водочных бутылок. Никита сел на свое место и закрылся газетой, которую специально для этого и купил. Преследователи должны быть в поезде.

Соседи Никите попались не в меру оживленные. Три человека. На вид — «купи-продай» коммерсанты средней руки, в очередной раз начинающие все сначала после очередного банкротства. Никита заметил, что его парик их насторожил — слишком вольная прическа. Они живо обсуждали какую-то Риту и ее подругу Анжелу, многозначительно недоговаривали, неумело подмигивали друг другу и оглушительно хохотали, не забывая при этом быстро разливать водку по кругу. Никита принял как можно более серьезный вид, чтобы отбить у них всякую охоту предложить ему выпить. Он хотел сохранить голову ясной, хотя отказываться впрямую тоже нельзя — это подозрительно. Но когда попутчики достали вторую бутылку «Юрия Долгорукого», им уже наскучили разговоры между собой и страшно захотелось поговорить с соседом. Разговор начал наиболее трезвый и, похоже, самый главный:

— Парень, выпьешь?

— Выпью, а чего не выпить, — ответил Никита и машинально хотел поправить парик, как каску, но вовремя одумался.

— Так, быстро стакан товарищу. Ты сам-то орловский? — он уверенным движением наполнил пластиковый стаканчик ровно наполовину.

— Да нет, московский. — Никита взял стаканчик. И в этот момент увидел их. Это точно были они. Двое. Возрастом один — лет двадцать пять, второй — старше сорока, а в целом как-то неопределенно. Для легкости наименования Никита сразу решил называть их старший и младший киллер. Они шли друг за другом большими шагами и очень сосредоточенно, старательно изображая, что идут в туалет. При этом внимательно смотрели по сторонам. Никита удовлетворенно отметил про себя, что на нем их взгляд не задержался. У того, что чуть постарше, — виски седые, подбородок волевой, нос немного скошен, почти незаметно — возможно, бывший боксер. Глаза неуловимые, почти бесцветные. У того, что помладше, лицо вытянутое, глаза широко расставленные, курносый нос — без видимых переломов, подпрыгивающая походка крутого пацана, плечи чуть откинуты назад, в уголке рта — еле заметная презрительная складка, наверное, он недавно стал постоянно носить оружие.