— Этого достаточно. Пора, главный апотекарий. Я чувствую, как песнь набирает силу. Долго я сопротивляться ее зову не смогу.

Он забрал свой шлем у Саккары и с влажным звуком надел его.

Арриан взглянул на Байла:

— Если все оставим как есть, у него разовьется инфекция.

— Вряд ли успеет, — ответил Байл, — Идем. Пора с этим покончить. Гостеприимство Блистательного начинает меня утомлять. — Он потер грудь, оставив на сморщенной поверхности плаща кровавые отпечатки. — Элиан… Начинай.

Плоть ядра внутри костяно-металлической рамы задрожала. Переподключенные системы стабилизировались, и по содрогающейся поверхности побежали искры. Элиан забился в конвульсиях, когда в его тело хлынула энергия, выгнул спину и начал кричать. Звук проникал во все вокс-каналы зала, а лампы опять замигали.

Байл почувствовал, как воздух сгустился и похолодел. Способности шумодесантника имели одновременно психическую и физическую природу и нарушали реальность на всех уровнях.

— Доложите обстановку, — сказал Байл в вокс. Канал затрещал, принимая информацию от других кораблей флота. Ведьмы и псайкеры, которых он с Консорциумом подверг аналогичным операциям за последние десять часов, начали реагировать на звуки какофонов. Элиан был алефом — центральным узлом в сети сознаний, и по мере того, как он вбирал силу «Кваржазата», она наполняла и их.

— Работает? — спросил Олеандр.

— Конечно работает, — ответил Байл. Воздух вывернулся наизнанку, и в морозной дымке зашевелились странные, бесплотные формы. Байл мысленно представлял, как волна миазматической силы движется вперед, обгоняя флот. Она замаскирует корабли, как поднятый ил на дне океана. Но несмотря на всю свою затейливость, сеть долго не продержится. Псайкеры были хрупкими созданиями, и текущие сквозь них силы скоро испепелят их. Элиан тоже погибнет, пусть и в самом конце. К тому моменту они уже доберутся до цели.

— Идем. Надо сказать Касперосу, что сейчас самое время выдвигаться.

Лифт отчаянно скрипел, везя их на командную палубу. Он был украшен растянутыми шкурами, снятыми с представителей полудесятка ксеносских рас и покрытыми гнусными клеймами и похабными изображениями. Они кровоточили до сих пор. По мнению Байла, это был очередной пример местного расточительства. Как можно пускать такую хорошую кожу на украшение интерьера? С другой стороны, имел ли он право критиковать хозяев корабля? Байл поправил рваные полы собственного плаща.

Подняв взгляд, он обнаружил, что на него смотрит Цимисхий. Лицо Железного Воина было скрыто хищной оскаленной маской, но Байл научился в совершенстве понимать молчаливого апотекария по языку тела. Цимисхий был встревожен.

Ему вспомнилось, что именно Цимисхий заступился за Олеандра, когда того исключили из Консорциума. Именно он убедил его помиловать Олеандра. И именно он первым встал на сторону вернувшегося блудного сына. Несмотря на все, что Железный Воин пережил — а возможно, как раз благодаря этому, — он очень серьезно относился к узам братства. Однажды эта противоестественная способность к состраданию его погубит.

Размышляя об этом, Байл почувствовал что-то похожее на грусть. Цимисхий был прекрасным помощником, сколько Байл его помнил.

— Не бойся, брат… наш путь труден, но мы выстоим, как всегда, — сказал он. Цимисхий кивнул и постучал по груди. Байл рассмеялся.

— Конечно, брат. Уверен, Касперос не будет против, если твои боевые автоматоны присоединятся к веселью.

Лифт затрясся, останавливаясь. Двери с шипением открылись, и взглядам пассажиров предстал массивный шумодесантник. С его брони, неумело усиленной слоями керамита от доспехов самых разных классов, свисали толстые шланги и звукопередатчики. Шлем покрывали блоки усилителей вещания, а вокс-решетка напоминала оскаленную пасть дикого зверя. Из-за разбитого визора глядели налитые кровью глаза.

— Брат-сержант Элиан, — пропульсировал шумодесантник. — Мы его слышим.

— Правда? — невольно заинтересовался Байл. Он не ожидал, что какофоны смогут услышать заглушающий эффект, и осмотрел воина, — А ты… Рамос. Бык Восьмой роты. Я помню, как устанавливал эти звукоканалы. Ты сломал Медейские врата на Луне.

— Я… сломал врата, — отозвался Рамос, словно не был в этом уверен, — Сержант Элиан поет. Мы слышим его.

Он шагнул в сторону, и за ним обнаружился десяток шумодесантников. Байл вышел из лифта.

— Вы поэтому пришли?

— Нет. Нас послал Блистательный. Чтобы мы тебя сопровождали. Но мы слышим Песнь, — Рамос сжал огромные кулаки — и усилители, встроенные в его наручи, завыли, как ретивые псы. — Мы слышим его.

— Не сомневаюсь, — мягко ответил Байл, — Но это песня Элиана. Только он может ее спеть. Ваше время придет позже. И тогда вы, может быть, споете в его честь.

Рамос уставился на него.

— Мы споем ради него, главный апотекарий. Враг содрогнется от нашей песни.

Он отвернулся и потрусил по коридору. Байл и его апотекарии последовали за ним, а остальные шумодесантники взяли их в кольцо. На протяжении всего пути к командной палубе какофоны выли что-то друг другу, как псы, и воздух дрожал от их воплей.

Добравшись до командной палубы, они обнаружили, что пришли не первые. Командиры банд, которых Блистательный счел достойными участвовать в атаке, стояли рядом с Узниками Радости на мостике. Была здесь и горстка смертных пиратов, которые казались совсем мелкими и хрупкими на фоне гигантских космодесантников-предателей.

Байл узнал нескольких присутствующих. Все прибывшие Астартес-ренегаты были облачены в цвета Детей Императора; как и Касперос Тельмар, они были забытыми, но амбициозными обломками некогда великого Третьего легиона, теперь вынужденными хвататься за все, что можно было схватить. Как пали великие! Разглядывая их, Байл гадал, нет ли среди собравшихся членов так называемого Конклава Феникса.

Воины замолчали, когда Байл со своим Консорциумом вышел из коридора и направился в их сторону. По рядам смертных пробежал испуганный шепот, а по рядам Астартес — приглушенный рык. Байл остановился на безопасном расстоянии и оперся на посох. Тот дрожал в руке от желания ударить.

Под мостиком «Кваржазата» лежало многоярусное море командных тронов, развернутых к огромному экрану. На тронах сидели пестро раскрашенные сервиторы, прикованные к своим местам металлом и плотью. Центр мостика занимал мигающий гололит, как и на «Везалии». Время от времени по изображению пробегали помехи, и тогда причудливые вокс-динамики, встроенные по углам гололита, издавали возмущенный механический вой.

Под самым потолком висели рваные знамена, шелестящие под потоками воздуха из вентиляции — сага Двенадцатой роты, записанная на ткани и трофеях. Окинув их взглядом, Байл отметил возрастающую жестокость: ткань постепенно уступала место скальпам и тихо бренчащим связкам из костей.

— Энтропия, — пробормотал он и огляделся. Когда-то на этой палубе выстраивалось в ожидании приказа по двести воинов, а то и больше. Теперь же от силы сто бесцельно слонялись по залу, болтали или строили козни. Мелочные соперники и враждующие группировки кровожадно присматривались друг к другу, поджидая своего лорда-командующего.