В канал ворвался визг резонанса, и Байл поморщился. Один из какофонов вышел вперед, кроша ногами осколки замерзшего металла. Рабы бросились врассыпную, уступая ему дорогу. Над плечами шумодесантника поднимались усилители роковой сирены, а шлему было придан вид кричащего лица. Когда он заговорил, Байл услышал лишь нестройный вой, но смысл слов понял. Тот был очевиден.

— Действительно. Извините, что прервал ваше представление.

Новая волна резонанса. На этот раз в ней удалось различить слова, но с трудом. Они наслаивались друг на друга, превращаясь в поток сплошного шума, и лишь тренированное ухо могло разобрать текст этой песни.

— Глав-ный апо-текарий, — раздался голос, поровну состоящий из эха, помех и звериного рыка. Этот голос давно уже не принадлежал человеку. Но в нем было что-то знакомое.

Байл выпрямился. Он слышал в голосе надежду. Благодарность. Шагнув к воину, он смахнул с изогнутого наплечника горсть грязи, за которой оказался поблекший знак различия.

— Элиан Пакрит, — произнес Байл. — Ты ведь из моих, да? В прошлом — сержант Девятой роты. Я думал, что ты погиб давным-давно, на поле боя Луны.

— Пе-сни ну-жен го-лос, — прорычал Пакрит. Он дернулся, и усилители его роковой сирены загудели. Помехи в голосе стали тише и слабее.

— Песни?

Только шумодесантник мог назвать эти вопли песнью.

— Песни. Единственной песни. Песни Слаанеш. Песни жизни, песни смерти. Мы ищем ее ноты в темноте. Одну совершенную ноту.

Байл кивнул:

— Я пришел просить об услуге, Элиан.

— Ты дал мне голос, главный апотекарий. Спасибо тебе за это.

— У тебя есть возможность не ограничиваться устной благодарностью.

Шумодесантник склонил голову в искореженном шлеме, и его линзы блеснули. Да, Байл видел, что это его работа — во всяком случае, в основе своей, — но за прошедшие века многое изменилось, как это всегда бывает. Элиана уродовали примитивные аугментации, поставленные крайне неумелыми энтузиастами. Рядом с плотными пузырями, заполненными воздухом, хрипела респирационная пневматика, которая помогала гнать газ по измученным легким. Искрящие силовые кабели выходили из трещин в неухоженной броне и обвивались вокруг незакрытых поршней в металлических конечностях, словно змеи.

— Сколько в этом теле тебя самого? Где кончается машина и начинается человек? — спросил Байл. Он в какой-то мере восхищался Элианом и его братьями. Они были вершиной его достижений и одновременно на собственном примере показывали, что ждет человечество, решившее бросить вызов Галактике без его руководства.

— Слишком много. Слишком мало. — Рык растворился в воздухе, и Байл отчетливо услышал в его голосе тоску. Даже у этих тел, так сильно изменившихся, были пределы. Остальные шумодесантники подняли инструменты и издали печальный стон, — Песнь Слаанеш зовет нас, а мы зовем ее, но поймать не можем.

— Да, в нынешнем состоянии не можете, — ответил Байл.

Элиан некоторое время смотрел на него.

— Ты слышишь Песнь, главный апотекарий? Она так красива. Она сотрясает основы всего сущего и заставляет богов рыдать от отчаяния. Это песнь жизни и песнь смерти. Ее мотив погружает солнца в вечный сон, ее рокот раскалывает кору на тысяче лун. Мы слышим лишь отзвуки ее, и нам так больно.

— Я могу положить конец твоим страданиям, если хочешь.

Ауспик в броне Байла вдруг зазвенел. Оглядевшись, он увидел, как из темноты выходят массивные силуэты, разгоняя облака изо льда и пыли. Один десяток, второй, а потом еще и еще. В воксе глухо шумело от окружающей какофонии — этого оркестра забытых, этого хора проклятых. Сколько же какофонов собрал Блистательный под своими знаменами? Олеандр был прав. У капитана Каспероса была настоящая армия.

Когда шумодесантники приблизились, Байл приветственно поднял руки:

— Братья мои. Как же радостно видеть вас в добром здравии! Сколько из вас было под моим ножом? Сколько стали такими благодаря мне? Боюсь, немного, но все же вы мои. Вы — мои шедевры, мои открытия, мои уроки!

В воксе раздался сигнал — один атональный звук, порожденный множеством голосов. Возможно, они показывали, что узнают его, а возможно… Просили о чем-то? Элиан вздохнул, и от этого звука зубы Байла зазудели до самых гнилых корней.

— Песнь зовет, главный апотекарий. Ты поможешь нам к ней присоединиться?

— Помогу, брат. Твой голос станет частью самого варпа, а твои братья споют на руинах умирающей расы. Это я тебе обещаю, — сказал Байл, — Что скажешь, брат?.. Ты готов вновь лечь на мой стол?

Ядро «Кваржазата» злобно гудело, словно живое. Туго натянутые жгуты мышц тянулись вдоль шлюза, а вены из металла и плоти вздувались на полу и стенах. Машинный дух корабля был примитивным хищником, которого одолевали лишь голод да ярость, и обслуживающие его машиножрецы выглядели соответственно: шрамы, дикарский облик, рваные, черные от масла рясы, под которыми скрывались хилые металлические тела. Сбившись в несколько групп, они настороженно разглядывали Байла и его Консорциум.

Байл игнорировал жрецов, предпочитая рассматривать пульсирующее сооружение из плоти и проводов, которое служило центральным ядром корабля. Он обратил особое внимание на змееподобные силовые кабели, сваленные под устройством, и наросты из похожего на кость материала, которые его поддерживали. Ядро напоминало огромное неаккуратное сердце и выглядело так, словно его создатель лишь в общих чертах представлял себе, как этот орган работает. В кольцах скрученного металла ритмично искрили втулки, и вся конструкция гулко пульсировала вместе с ними. Возможно, через несколько веков «Кваржазат» превратится в нечто до сих пор не виданное: в настоящий биоорганизм, самоуправляемый и подчиняющийся природным импульсам, а не запрограммированным алгоритмам.

— Повелитель, мы готовы начинать операцию, — сказал Олеандр.

Байл обернулся. Члены его Консорциума стояли вокруг массивного воина — шумодесантника Элиана. С полдесятка мясистых кабелей, вырванных из палубы, крепились к муфтам, которые соединяли Элиана с его роковой сиреной. Кабели самой сирены были воткнуты в щитки ядра, а нижнюю часть тела фиксировали магнитные замки в подошвах и снятые со стен куски кости и металла. С примитивных муфт сыпались искры, разлетающиеся потом по всему полу.

Элиан вздрогнул и наклонился вперед, скрестив руки на груди. Рядом взорвалась сенсорная антенна. Затем еще одна и еще. Машиножрецы испуганно заверещали и заметались по залу, пытаясь стабилизировать системы и исключить дальнейшие перегрузки. Байл проверил жизненные показатели какофона и, довольный ими, сказал:

— Отлично. Саккара, сними ему шлем.

Несущий Слово осторожно поднял модифицированный шлем, открывая изуродованное лицо Элиана, отступил и, опустив одну руку к болт-пистолету, покосился на кружащих по залу жрецов.