— И не надо. Главное, что я тебя слышу.

— Ага. И перестань ты жмуриться, смешно выглядишь.

Лана открыла глаза и осмотрелась. Пусто. По-прежнему пусто.

— Ты что, меня ищешь? — На этот раз голос прозвучал с другой стороны.

— Н-ну да.

— И как? Нашла?

— К сожалению, нет.

— Тело мешает.

— Понимаю, но расстаться с ним пока не спешу. Оно меня вполне устраивает, не самое, между прочим, плохое.

— Это точно, ты красивая. Очень красивая. А Кирилл — это тот кент, что был в компьютере?

— Да. А ты что, там был?

— Мы все были. Ты не волнуйся, твой парень все понял, мы почувствовали это. А вот другие двое, кажется, нет.

— Что — нет?

— Они не поняли ваших намеков.

— Ничего, Кирилл их убедит.

— Так-то оно так, вот только… — Сережа замолчал, словно не мог подобрать слов.

— Ты говори как есть, я не кисейная барышня.

— Это мы поняли, ты классная. В общем, мы ведь можем перемещаться по всей территории детского дома, не только по подземелью, и наши видели, что готовит тебе Амалия. Я даже не знаю, как сказать…

— И не надо. Я догадываюсь об особом «расположении» ко мне этой гадины и потому очень хотела бы, чтобы вы помогли нам убежать этой же ночью. Сможете?

— Мы попробуем. Хотя было бы гораздо проще вывести тебя одну, а там ты уже позвала бы на помощь.

— А оставшихся заложников тем временем убьют!

— Но если ты все сделаешь быстро?

— Сережа, быстро тут вряд ли получится, даже если я смогу найти телефон и позвонить моим — пока они доберутся сюда, пройдет немало времени. И мое отсутствие обнаружат. Нет, надо уходить всем. Я слышала про какой-то выход в лесу, это правда?

— Да, так ушел Сашка.

— Тогда собирай своих, я жду.

— Лана, но ведь тот мальчик, Ваня, он не может идти. А малышка в любой момент может расплакаться, и вообще…

— Ты хочешь, чтобы Ваня, Вова и Лизонька отправились в кислоту? И их мамы тоже?

— Не хочу, — буркнул Сережа и пропал.

Ну что же, теперь оставалось только ждать. Можно, конечно, попробовать ковырять стенку ногтем или даже всеми, имеющимися в наличии (кроме тех, что на ногах, конечно, хотя…), но, во-первых, Лана никогда не отращивала длинных кинжалов на руках, похожих на когти хищной птицы, они ей элементарно мешали, а во-вторых, если бы даже и были у нее такие, вряд ли бы они смогли долго продержаться в поединке «камень — когти».

А ставшего уже хрестоматийным орудия для подкопа в виде обломка ложки или глиняного обломка (похоже, когда-то глиняные горшки по прочности равнялись выточенным из мрамора, вот только вставал и ехидно хихикал закономерный вопрос: а как удавалось разбить сие монументальное творение?) в коробке, куда засунули Лану, не наблюдалось. И дверь вовсе не была трухлявой и источенной жучками деревяшкой, нормальная такая металлическая дверь.

С хорошей, между прочим, звукоизоляцией, потому что понять, что происходит там, за дверью, не получалось. Все пространство заполнил вязкий туман тишины.

В котором бесследно тонули капли времени. Кап — секунда, много кап — минута, ведро кап — час.

Хронометра у Ланы не было, никакого, даже песочными часами не запаслась, поэтому и измеряла время ведрами. Пока не задремала на пять тысяч восемьсот сорок восьмой капле, то есть на втором ведре. Это ж почти то же самое, что считать баранов, но систематизировать количество этих упертых кретинов девушка никогда не любила.

А потом вдруг набатом грохнул отпираемый дверной замок. Лана заполошным сусликом села на кровати, пытаясь сообразить — а где это, собственно, она находится? Пока соображала, рядом снова зазвучал знакомый мальчишеский голос:

— Ты сейчас тихонько вставай и выходи. Только старайся двигаться бесшумно, не разбуди охранника.

— Что значит — не разбуди? — прошептала девушка.

— А он спит, хотя Марат и запретил дрыхнуть на посту. Но они тут отвыкли от дисциплины, думают, что надежно затихарились и никто их не найдет по-любому.

— Хорошо, он заснул, но кто тогда двери отпирает?

— Так он и отпирает. Это Настюха, одна из нас, его заставляет. Она умеет управлять спящими, мы и Сашку так вывели. Сначала открыли все двери, а потом, когда он ушел, снова провели этих чучел и заперли. Так вот, Настя сейчас заставит охранника открыть все три камеры и уведет его на место, спать дальше. А твоя задача — сделать так, чтобы он не проснулся. Вернее, чтобы остальные пленники его не разбудили вопросами, понятно?

— Так точно, ваше высокоблагородие!

Сережа хихикнул и снова исчез. Во всяком случае, замолчал.

А Лана соскользнула с кровати и на цыпочках прокралась к двери. Главное, чтобы она не скрипнула, зараза!

Медленно, буквально по миллиметру, она приоткрыла дверь. И увидела дивное зрелище, в другой обстановке немало повеселившее бы: здоровенный детина в камуфляже, кажется, один из тех, кто сегодня уже маячил рядом с Маратом, двигаясь со скоростью старой черепахи, брел по коридору. Глаза его были закрыты, голова запрокинута, а из глотки победоносно рвался на волю сотрясающий стены храп.

Но брел паренек вполне целенаправленно, вот он уже возле соседней камеры, бренчит связкой ключей, подбирая нужный. Настя ведь не знала, какой ключ в связке от чего, поэтому действовала широко распространенным в науке методом тыка.

К тому времени когда научный эксперимент удачно завершился и очередной замок послушно клацнул, открываясь, Лана уже стояла за спиной громилы. И, как только он развернулся и поплелся к последней камере, осторожно потянула на себя тяжелую дверь.

Это оказалась камера Ирины. Измученная и уставшая женщина крепко спала, нежно обняв свернувшуюся клубочком дочь.

Лана тихо прошуршала к их лежанке и, зажав ладонью рот Ирины, прошептала ей на ухо:

— Ируська, это я, Лана. Говори очень тихо, не разбуди Лизу.

Когда тебя выдергивают из самой глубокой точки сна, с соображением и адекватным восприятием действительности обычно складывается не очень.

Поэтому Ирина попыталась что-то спросить, глядя на Лану совершенно расфокусированными глазами. Но зажатый ладонью рот к беседе не располагает, да и звук остается внутри, щекоча связки.

Вот эта щекотка и разбудила все еще спящий разум женщины, взгляд ее стал осмысленно-вопросительным, и Лане пришлось снова повторить свою просьбу. Ирина быстро-быстро закивала, расплескивая во все стороны заполнившую глаза надежду.

Лана убрала ладонь и едва слышно заговорила: