Усадив Энгебургу на трон и убедившись, что ей там удобно, Филипп не удержался от того, чтобы погладить ее руку и шепнуть ей на ухо пару нежных слов. Впрочем, такое поведение короля было тут же замечено придворными, так что Энгебурга невольно зарделась, расслышав слова одобрения и радости. Однако тут же ее глаза натолкнулись на свирепый вид папского легата, который, наблюдая за их ласками, делался все мрачнее и мрачнее.

Получив милостивое разрешение короля и легата, председательствующий кардинал начал свою речь. Энгебурга прекрасно знала латынь, и, заметив, что переводчик делает ошибки, учтиво отстранила его, взявшись за перевод сама. Кардинал сообщил, что король Франции действительно отверг Агнесс фон Меран, как и просил Его Святейшество папа Иннокентий III, после чего председатель впал в пространные речи насчет тягот, обрушившихся на французское королевство из-за наложенного церковного проклятия. Обрисовав сложившуюся картину, председательствующий суда обратился к присутствующим, славя узы законного брака и увещевая короля добродетельно принять назад свою жену Энгебургу Датскую.

Послушав какое-то время наставления святоши, король нетерпеливо вскочил с места и, взяв за руку Энгебургу, вышел с ней на середину зала.

– К чему эти слова и чтение морали?! Вам лучше, чем кому бы то ни было, известно, что я отверг Агнесс фон Меран, если вы беретесь оповещать об этом благородное собрание и нашего почетного гостя из Ватикана, – довольно резко перебил Филипп председателя суда. – Для чего нужны убеждения и наставления, если мы с королевой уже давно помирились и желаем только одного, поскорее остаться наедине, чтобы наверстать упущенное!

Дорогая, скажи же, наконец, этим почтенным занудам, что мы любим друг друга и уже никогда не расстанемся?! Подтверди, что мы обо всем договорились, что ты живешь в Лувре и окружена почетом и уважением! Что нам не нужны никакие суды, потому что судить некого. Сообщаю всем, кто желает меня услышать. Я люблю и всегда любил одну только королеву, и она простила меня!

– Да. Все действительно так. Спасибо вам, господа, – смущаясь, пролепетала Энгебурга. – Прошу вас, Ваше Высокопреосвященство, – она молитвенно сложила руки, обращаясь к папскому легату, – во имя всего, что вам свято, властью, данной вам Его Святейшеством, снять интердикт с любимой Франции или, если это не входит в вашу компетенцию, изложить мою просьбу в Ватикане.

– О чем еще говорить?! Слышали, моя королева простила меня и молит за Францию! И я прошу Господа, довольно слов. Все встало на места, так что можете передать всем и вся, что королевская семья воссоединена и мы счастливы, – сказав это, король подхватил Энгебургу на руки и под рукоплескания придворных вынес из зала.

В последний момент в дверях Энгебурга увидела среди придворных Анри де Мариньяка. Она успела подумать, что, должно быть, прекрасный Бертран находился подле своего друга и видел ее примирение с королем. Впрочем, он бы об этом все равно узнал.

Какое-то время они скакали молча, Энгебурга прижалась щекой к груди мужа, ощущая исходившее от него тепло и мечтая, что уже очень скоро они окажутся в одной постели.

Под расшитым золотыми нитями платьем у нее была, конечно, чудная рубашка. Но ей было далеко до той изумительно тонкой и легкой точно паутинка свадебной рубашки, которую Энгебурга привезла из Дании. А впрочем, какая разница? Та рубашка все равно не принесла ей счастья, и потом, главное ведь не сама рубашка, а то, что под ней… Тут Энгебурга невольно зарделась, размышляя над тем, не утратила ли она природную красоту и покажется ли она привлекательной для вновь обретенного мужа.

Дорога, по которой они скакали, была незнакома Энгебурге, в какой-то момент ей показалось, что король везет ее прямо в Париж, но потом, на распутье, Филипп вдруг резко повернул на проселочную дорогу, после чего конь пошел шагом. «Интересно, куда он везет меня? – терялась в догадках Энгебурга. – У короля много замков, и должно быть, он желает найти нам более спокойный уголок, где какое-то время нас никто не станет беспокоить».

Дорога превратилась в небольшую тропку и вывела на берег реки, где их уже поджидали воины личного отряда короля. Об этом Энгебурга догадалась, когда к ним подъехали два конника, приветствующих Филиппа как своего повелителя. Весело кивнув им, королева была немного удивлена, не получив никакого ответа, но тут же решила не придавать случившемуся значения, дабы не портить отношения с мужем. Теперь ей хотелось только одного, как можно скорее добраться до замка, в который вез ее Филипп. Поэтому она вновь прижалась щекой к груди мужа, слушая мирный стук копыт и думая о своем. Решив, что она задремала, Филипп бережно придерживал ее за талию, тихо беседуя с одним из своих телохранителей.

Энгебурга послушала какое-то время разговор, но он не показался ей занимательным. Речь шла о местечке, называемом телохранителем Этампом. Туда-то и двигался теперь отряд. Королева лениво покрутила на языке новое для себя название, не поймав ровно никаких ассоциаций. Впрочем, так ли важно, как именно называется местечко, в которое они собрались, что там – дом, особняк или небольшой замок? С милым, как говорится, и в шалаше рай. Сердце Энгебурги с каждой секундой все больше и больше наполнялось любовью, готовой в любой момент сокрушить хрупкую преграду и пролиться на короля Филиппа полноводной рекой счастья.

Конь остановился, и разбуженная Энгебурга невольно заморгала глазами, запоздало осознавая, что действительно спала. Перед ней возвышались светлые стены какой-то крепости, цвел куст боярышника. «Давным-давно закончился сезон, а тут целый куст прекрасного боярышника – к предательству», – запоздало подумалось Энгебурге, она с опаской оглянулась на Филиппа, желая предупредить его о плохой примете, но в этот момент со скрежетом опустился цепной мост, и король со свитой перешел по нему в крепость.

Филипп спешился первым, после чего помог спуститься королеве. Какое-то время он оглядывался по сторонам, должно быть, поджидая управляющего и разглядывая снующих по своим надобностям слуг и гарнизон Этампа, выстроившийся приветствовать своего сюзерена.

– Пойдем, – Филипп подтолкнул Энгебургу в сторону возвышающейся над крепостью башни.

Они пересекли двор, вокруг которого каменным кольцом размещались казармы, разгоняя гуляющих тут же кур и чуть ли не перешагивая через валяющихся в лужах нечистот свиней. Было заметно, что король здесь чувствует себя почти как дома. Возле крыльца сушилось белье. Дородная матрона, постоянно кланяясь и улыбаясь приезжим, спешно собирала в плетеную корзину высохшие вещи.

Вблизи, несмотря на простоту местных нравов, этампский замок производил впечатление вполне надежной военной крепости. Королева невольно оценила его массивные стены и, как казалось, совершенно неприступную башню.

– Однажды эта башня спасла жизнь местной баронессе и ее троим детям, – начал рассказ Филипп, перехватив взгляд Энгебурги. – Вообще, от обычных врагов замок защищен первым кольцом – казармами, вторым – домами придворных, третьим – ремесленным кварталом и четвертым и последним – домишками бедноты и городскими складами. За ними непосредственно и возвышаются городские стены. Так что даже если неприятелю удастся проделать брешь в стене или пробить ворота, первым делом он должен пройти через все эти кольца, а это не самое простое дело. Ведь каждый хозяин старается защитить свой собственный дом.