«Истинная цель, которую мы преследовали, — напишет потом один из них из тюрьмы, — была следующая: поздравить всех, кому дороги идеалы социалистического Отечества с праздником Великой Октябрьской социалистической революции. Иного способа здесь, в демократической и свободной Литве, мы не видели. Поэтому мы в ноябре 1991 года выехали на трех машинах в Белоруссию, которая в тот период входила в состав СССР, и, пользуясь моральным правом как граждане СССР, оказавшиеся по злой воле политиков изгоями на собственной Родине, провели пробную трансляцию, пробуя работоспособность радиопередатчика. На обратном пути из Белоруссии в Литву мы и были задержаны служащими Департамента охраны края».

Вот они — политзаключенные новой Европы, с помощью которых Литва пыталась доказать теорию вооруженного подполья. В. Иванов, А. Бобылев и другие. Фото из архива Г. Сапожниковой.

Все вроде бы идет по плану, но «заряженное ружье», которое согласно известному высказыванию Антона Чехова должно было выстрелить в последнем акте, срабатывает в самый неподходящий момент: у Александра Смоткина сдают нервы, и он, убегая в лес, бросает гранату… Все, слава Богу, живы, но это обстоятельство спутало организаторам все их планы по задержанию «красных активистов». Следующие несколько лет ушли на то, чтобы выжать из этого сюжета максимум.

Шумный процесс над «террористами» должен был укрепить новую власть, и без того пребывающую в эйфории. Не «дело врачей-вредителей», конечно, но все равно солидно.

«…Я уже совсем не тот, что был 16 месяцев назад, я так зарядился ненавистью, желанием рвануть в драку, что суда жду с азартом. Не у всех нас, но у большинства мнение таково: на суде не защищаться, выползая из-под удара, НО ДАТЬ БОЙ. Не судилище над нами должно состояться, но суд, разоблачающий всю гнусность и подоплеку провокации, происшедшей с народом, страной и лично с нами. Я стараюсь собирать все крохи информации о том, как с ведома некоего Горбачева М. С. было задумано и запущено то, чтобы «процесс пошел». Пора начать открывать людям глаза, иначе опять опоздаем, и эти ублюдки уйдут от ответственности. Они сами захотели политического процесса, так карты им в руки — пусть он будет. Так действовал Георгий Димит-ров, бить их же оружием, тыкать мордой в собственное дерьмо.

Это счастье — быть на передовой. Без вести пропадать — вот где трудно, вот где страшно. Просто мы слишком привыкли мирно и хорошо жить. Читал раньше про войну и думал, как же можно было сидеть в землянках, петь и пить. Казалось, каждую минуту надо было стрелять, глотку грызть немцам…

…Как же это могло случиться, что народ с такой историей подвергнут такому испытанию?! Прочитал А. Толстого «Русский характер». Поразительно, как стоек наш народ против врага внешнего, но как по-детски наивен и слаб перед лукавостью врага внутреннего. Доверчивы мы, это тоже наша национальная черта. Но не выжечь из нас чувства Родины, чувства любви к советской НАШЕЙ власти, мы слишком ее успели прочувствовать, как, впрочем, и гнусь того, что нам суют взамен. Какие нам письма, открытки хорошие присылали на Новый год и на 23 февраля наши, СОВЕТСКИЕ люди! Вот этой кристальной чистотой любви к Родине и несгибаемой неистребимой гордостью мы и возьмем верх, это за зелененькие не продается и не покупается. Просто оторопели мы от нахрапистости, неожиданности и геббельсовской наглости возникшего перед нами зверя. Ничего, уже оправляемся. С коммунистическим приветом…»

Если бы Александру Бобылеву несколько лет назад кто-нибудь сказал, что он окажется в тюрьме и будет слать оттуда такие «коммунистические приветы», — он бы ни за что не поверил. К политике до определенного момента относился индифферентно, а в партию пошел как раз тогда, когда все из нее побежали. «Я подумал: раз всякое дерьмо оттуда поплыло, то надо идти на замену и как-то ее укреплять», — объяснил он логику своего желания вступить в Компартию Литвы аккурат после ее раскола. «Когда еще говорились красивые речи о самостоятельности, о суверенитете и национальном возрождении, я прекрасно понимал, что речь идет о развале Союза. И что это только средство к тому, чтобы поменять социальный строй. И с этим совершенно не мог согласиться». Результат не заставил себя ждать: Бобылев оказался в тюрьме, потому что такого рода мысли в стандарты независимой Литвы не вписывались ни тогда, ни сейчас. У нынешнего ее истерического отношения к любому свободомыслию должны же были быть корни — так вот: они здесь, в 1991 году, когда на Литву еще внимания никто не обращал. Все хвалили ее за нулевой вариант гражданства, а оказалось, он был нужен ей совсем для другого — чтобы всех «несогласных» записать в свои граждане и судить потом за измену.

Им хотелось реванша

— Что за банду из вас пытались изобразить?

— Это была, по сути дела, первая в Литве группа, осужденная по политической статье. До нас по ней (70-я, антигосударственная деятельность. — Г. С.) осудили только одного человека — Сергея Резника, за то, что он принял хозяйственное руководство Издательством Компартии Литвы, которое перевели под контроль КПСС. Его осудили первого, это было летом 1993 года, а второй пошла наша группа. Каким образом ее собирали?

Валерия Иванова пасли как руководителя «Венибе-Единство-Едность» — это было очень мощной, решительной заявкой на интердвижение, противодействующей национализму в Литве. С остальными участниками судебного процесса он был никак не связан — разве что участвовал в походе с петицией к правительству. Меня к нему прицепили исключительно из-за фамилии будущей жены, она тоже была Иванова, — решили, что они родственники. Когда выяснили, что это не так, сделали меня активным членом его организации, хотя я таковым никогда не был. Виктор Орлов и Хетаг Дзагоев ни к политике, ни к — дружинникам вообще никакого отношения не имели, это была отдельная группка гражданских активистов со своей собственной позицией. Всех нас сшили в одно дело. Сбили группу и прицепили — приговор.

Сначала предъявили 62-ю статью по литовскому советскому Уголовному кодексу: «измена родине». Но мы — граждане России, какая измена? Им очень хотелось осудить нас, как их предков когда-то судили по 58-й, политической статье, им хотелось реванша! Зудело, понимаете, пятьдесят лет это в них зудело! И сейчас зудит… И чем дальше, тем сильнее этот зуд. В итоге было две статьи: «антигосударственная деятельность» и «нелегальное хранение оружия», поскольку во время ареста у меня был при себе мой табельный пистолет, который я получил, отслужив несколько недель в ОМОНе, и не смог сдать из-за неразберихи с эвакуацией отряда. В общей сложности получил три года.

Боевой отряд партии

— Вы могли предположить, что литовская «поющая» революция закончится такой гримасой? Или была все-таки надежда на более или менее мирное ее разрешение?

— В последние дни перед 13 января надежды уже почти не было. Понятно было, что мирным образом ситуация не разрешится, но все надеялись, что все-таки обойдется без жертв. Шли митинг за митингом, провокация за провокацией. Было несколько попыток осквернения памятника Ленину, который стоял в центре Вильнюса, — и краской его обливали, и горючей смесью. Мы раза два точно выходили на его охрану. Получив один раз как следует по зубам в уличной стычке с националистами, я пошел записываться в рабочую дружину.