А что такое вспомогательное оборудование, Петр так и не узнал, потому, что когда, на втором году службы, сунулся в вверенные ему ящики, в первом же нашел ржавые керосиновые лампы без стекол.

И во второй ящик лазить не стал.

Во время службы в армии, с Петром произошла одна история, которую Петр никогда не вспоминал, потому, что не придал ей значения. Он и вспомнил-то ее, только потому, что вспомнил о том времени, когда носил погоны.

Молодой лейтенант, с высшим образованием, не обремененный службой, комсомолец, он оказался избранным в комитет комсомола дивизии.

И случилось так, что кто-то заболел, кто-то напился и получил выговор, с кем-то еще что-то произошло – в общем, на совещание секретарей комсомольских организаций Вооруженных сил, пришлось ехать ему.

Завершалось это совещание коллективным походом в закрытый магазин.

Об этом узнала жена Петра. Рассказала подругам, и получилось так, что у него в руках оказался список на десяток, или больше того, пар сапог.

Список был простой: цвет, размер – и все.

Но Петр, посмотрел на него и сказал жене:

– Знаешь, неловко, как-то.

Я куплю сапоги тебе и кому-нибудь из подруг.

А остальным – как-нибудь, в другой раз.

Ты извинись перед ними.

Петру действительно было неловко.

А потом ему стало стыдно.

Потом, когда лейтенант Габбеличев увидел, как подъезжали зеленые, военные «Уралы» с двухбуквенными номерами на бортах.

«Уралы», вызванные комсомольцами и молодыми коммунистами из частей, пославших своих делегатов на совещание секретарей комсомольских организаций Вооруженных сил.

Государство, на словах постоянно декларировавшее правоту Петра, на деле загрузило трехосные машины до верху…

…В подчинении у лейтенанта Габбеличева оказались два капитана, сорока пяти и сорока четырех лет, из числа первых ракетчиков и последних офицеров, не имевших никакого образования, так и оставшихся простыми деревенскими парнями.

И беспробудными пьяницами, оставившими здоровье и перспективы в прошлом, забывшими то, чему их учили, а ничему новому не выучившимися.

Петр называл одного из них «дядя Боря», а другого «дядя Толя.»

Капитаны называли Петра «товарищ Главнокомандующий расчетом», но когда к Петру приехала жена, дядя Толя сказал дяде Боре:

– Декабристка, – а дядя Боря ответил:

– О декабристках все газеты написали. А о ней – кто напишет? – мысль капитана была средненькой, не претендующей на маршалитет среди мыслей, но, услышав эти слова, Петр, не зная, как сказать дяде Боре: «Спасибо,» – взял да и выдал ему фляжку спирта.

Которую припас для себя.

Пьющий знает, чего это стоит.

А непьющему, и знать этого не надо…

…В этой жизни, Петру приходилось встречать самых разных людей.

Среди них была проститутка, которую он уважал, и советник президента России, которого – неочень.

Проститутка задавала Петру вопросы, на которые ему приходилось искать ответы, а, значит, искать новые идеи. И, не смотря на это, они ни разу не поругались, хотя обычно, идеи объединяют человечество, но ссорят отдельных людей.

Советник, пообещав помочь со спонсорством, пусть и не сделал ничего, но разговаривал с художником на равных, не демонстрируя значение места, которое он занимал, терпеливо принимал звонки художника на свой мобильный и предлагал перезвонить через неделю.

Оправданием советника, была его занятость.

Достоинством – терпение.

Не то, чтобы Петр искал в окружающих его людях какие-нибудь достояния – просто достоинства в них были. Главное, все люди, с которыми Петр имел дело, к чему-то стремились.

Если бы каждый человек оставлял по себе хоть маленький хороший след, злу на Земле не только поселиться негде было бы, но и присесть некуда.

– Большой у тебя опыт, – сказал ему однажды художник Вася Никитин, – Обобщил бы при случае.

Петр постоял молча, как памятник самому себе, а потом сказал:

– Не получится.

– Почему?

– Потому, что с опытом понимаешь, что ничего обобщать нельзя…

– …К чему это я? – вслух проговорил, задумавшийся о своем Петр, вздрогнув от звука собственного голоса. И, молчавший до этого Иван, тоже, видимо задумавшийся о своем, ответил толи Петру, толи самому себе: – К тому, что презрение – это оценка человеку, а не обстоятельствам.

– А память? – доспросил Петр.

– Что-то иллюзорное.

Как отражение лица на воде.

– Да, – согласился Петр, и внимательно посмотрел на Ивана при этом:

– Только не понятно – кто кому дает оценку?

Человек – своему отражению, или отражение – человеку…

…Петр презирал Лену, но делал это как-то платонически. Вегетариански…

…После того, как Лена сказала о том, что уходит к другому, Петр не стал больше с ней встречаться, и она тоже не делала попыток объясниться.

Струсила.

Просто положила ему в почтовый ящик письмо.

Довольно подленькое, к слову сказать.

В нем Лена написала: «…шесть лет рядом со мной был добрый, нежный, щедрый человек. Владимир, конечно, рядом с тобой проигрывает.

Но ему я нужна каждый день.

Вот я и ухожу к нему…»

В туже ночь письмо приснилось Петру.

Слово в слово.

Только во сне, эти слова оказались переведенными на обычный русский язык.

И ему пришлось прочитать его вновь: «…шесть лет рядом со мной был добрый нежный, щедрый человек. Владимир, конечно, рядом с тобой – дрянь.

Но, как всякой дряни, ему каждый день нужен кто-то, кто не замечает этого.

Вот я и ухожу к нему…»

Во сне, в Петре проснулся писатель – человек, способный придумывать все, ничего не придумывая.

Этот сон мог бы показаться смешным, но Петру стало очень больно.

И именно так слово «дрянь» впервые прозвучало рядом с именем Лена, хотя и относилось оно не к ней, а всего лишь к ее избраннику.

Это доставило ему еще одну боль, потому, что Петр любил Лену, хотя и сам не знал, как сильно он любит.

Впрочем, в любви, как и во всем остальном, рано или поздно приходит время подведения итогов…

…Связавшись с ничтожеством, Лена обесценила не только себя, но и Петра тоже – художник был зол на Лену, но не мог не признаться себе в том, что эта злость происходит еще и от бессилия, и, потому, был зол на себя.

Попытки встретиться с Леной Петр не сделал.

На это ему хватило разума – гнев, злость, зависть, уязвленное самолюбие – это не то состояние, в котором нужно выяснять отношения.