– Чай, если позволите.

– Ну, значит, мне шнапса больше достанется.

Старуха ушла на кухню и начала греметь посудой, а Вюнш получил возможность осмотреться. Первое, что бросилось в глаза Хольгеру, когда он привык к полумраку, царившему в доме, это идеальная чистота и прибранность. Возможно, что-то скрадывал сумрак, но, тем не менее, глазу нельзя было зацепиться за лежавшую не на своем месте вещь. На стенах висело несколько довольно небрежных натюрмортов, а над камином, как в каком-нибудь замке, расположились роскошные оленьи рога. Вернулась фрау Мюлленбек и, поставив поднос с чашкой чая и стаканом шнапса, разбавленного, судя по немаленькому объему стакана, водой, направилась к окну.

– Что же вы? Темно же. Я просыпаюсь поздно, поэтому часто задергиваю занавески, а вам зачем в сумерках сидеть?

Свет ворвался в комнату и немного дезориентировал Хольгера. Когда у него перед глазами перестали плясать разноцветные змеи, он увидел, что вдова уже сидит в кресле напротив и держит в руке стакан с алкоголем.

– Итак, молодой человек, у вас были вопросы…

– Да. Линденмайеры сказали мне, что вы живете здесь уже несколько десятилетий.

– Это верно. Да только вы, наверное, и сами могли бы это понять по внешнему виду моего дома, не беспокоя по таким пустякам Линденмайеров.

– Я побеспокоил их не поэтому. Тем участком, которым сейчас владеют Линденмайеры, раньше владели Габриели. Помните таких?

– Конечно, помню! Ади и Эдда с тремя сыновьями.

– Тремя сыновьями?

– Ну, возможно кто-то из них был девочкой, но носили они мужскую одежду, да и усы, опять же…

«Она бы нашла общий язык с Каспаром Шнайдером…»

– Расскажите о них, пожалуйста.

– Родились, жили, умерли, конец… Неплохие были ребята. Ади дружил с моим Фрицем, а Эдда меня не особенно жаловала, что, впрочем, немудрено. Поселились здесь, дайте подумать… в 79-м году. Приехали откуда-то издалека, не помню уже откуда. Приехали при деньгах, потому что отстроили дом, как раз на том месте, где сейчас дом Линденмайеров. Ади таксидермистом был, причем достаточно известным. Сделанные им чучела по всем зоологическим музеям Баварии найти можно, да и в частных руках. В общем, не бедствовали.

– Расскажите об их сыновьях.

– Три мальчика у них было. Старший – Ули, в 84-м родился. Серьезный такой с детства был. Средний – Карл, в 88-м году появился. Болел с детства сильно, они его с трудом выходили, да только не пожил совсем… А третий – Вольфганг, сорванец, каких поискать. Он в 95-м родился. Росли нормально, дети как дети.

Все на Войну пошли. Карл погиб в 14-м году – Эдда чуть заживо себя не сожгла, когда письмо пришло. Тогда ее Ади остановил, да только без толку – слегла и через два месяца умерла. Ади любил ее сильно, а тут еще новость пришла, что Ульрих обгорел тяжело. Его домой вернули, да в первую же ночь у Ади сердце не выдержало…

У Ули вся правая сторона тела была обожжена от пояса, на руке пальцев не хватало, в общем, тяжело ему было хозяйство вести. Он говорил, что женщину нашел в Мюнхене, стал ездить в город часто, да в итоге и вовсе туда перебрался. А Вольфганга я только раз после Войны видела. Дайте подумать… в 21-м! Весной. Его тоже Война не пощадила – шрам остался на том же месте, что и у вас, только длиннее и глубже и хромал он немного. Да еще седина, помню, появилась.

– А что дом?

– Дом сгорел в 1920-м. Уже не помню, в чем там дело было, но дом оставленный был, Ули в нем уже два года постоянно не жил…

– Вы не знаете, где сейчас можно найти Ульриха Габриеля?

– Не знаю. Я его последний раз видела как раз в 20-м году. Он на пепелище приезжал… Вы тоже прошли через нее?

Неожиданный вопрос вызвал у Хольгера недоумение:

– Простите?

– Вы тоже были на Войне?

– Да.

– Я это сразу поняла, как только увидела вас. Когда мой Фриц в 71-м из Франции вернулся, у него такой же взгляд как у вас был. Он долго потом просыпался в холодном поту среди ночи и говорил, что не помнит, о чем был сон. Вы тоже так жене говорите?

– Я не женат.

– У Фрица, у Ули, у Вольфганга, у вас, у всех искалеченных мальчишек такой взгляд – бедные мужчины…

Стакан вдовы Мюлленбек опустел на две трети и алкоголь уже творил свою магию, но у Хольгера еще оставались вопросы:

– Фрау Мюлленбек, вы уверены, что видели Вольфганга Габриеля весной именно 1921-го года?

– Оберкомиссар, мне восемьдесят три года – я ни в чем не уверена! Вроде бы в 21-м, могло быть и в 22-м, и в 23-м. Точно не в 20-м – весной 20-го года дом Габриелей еще стоял, а Вольфганг, когда я его видела, просто хотел попасть домой, только дома больше не было. Я окликнула его, рассказала о доме, предложила ночлег, но он будто не услышал…

– Понятно. Вы знаете что-нибудь про жену и ребенка Карла Габриеля?

– Аааа, вот мы и подобрались к цели вашего визита! Груберы! Я знаю про них. Про них все знали, и пробить череп Андреасу Груберу тоже многие были не прочь, да только Карл уже давно пал за Германию, как и положено – не в Германии. Да и не стал бы Карл Викторию и дочку свою убивать, если конечно, она его, а не Андреасом деланная.

Карл ведь всю свою жизнь любил Викторию. Хотел настоящую семью с ней создать, плевать хотел на все разговоры, которые ходили и здесь, и в Кайфеке, и во всех окрестных деревнях. Только ошибся немного – ей, оказывается, нравилось жить с отцом-насильником и матерью-«я не кому не скажу, только не бей меня!».

Карл переехал в Хинтеркайфек, наверное, надеялся, что при нем грешить побоятся. Вернулся через три недели в родной дом и, даже, разговаривать о жене отказывался. Глупо все это. Глупо и жестоко…

Вдова Мюлленбек одним глотком допила шнапс и замолчала, уставившись в одну точку. Пора было собираться.

– Спасибо вам за помощь, фрау Мюлленбек. Мне пора.

– Обращайтесь, оберкомиссар! Ближайшие четыреста лет я к вашим услугам…

Вдова попыталась было встать, но алкоголь совсем лишил ее сил, и она плюхнулась обратно в кресло.

– До свидания, фрау Мюлленбек.

– Всего доброго.

Хольгер развернулся, чтобы уйти, но старуха окликнула его:

– Оберкомиссар! Если у вас все же будет жена, расскажите ей, что снится вам в ночных кошмарах.

– До свидания, фрау Мюлленбек…

Вюнш