— Ой, нет! Сегодня не получится. Сегодня повар из Тулузы уехал в деревню, чтобы самому выбрать капусту для рагу с жареной ветчиной. Он держит рецепт этого блюда в тайне. Но завтра вечером мы будем ждать вас и еще двух дам из вашего цеха, чтобы обсудить меню, которое подойдет для праздника.

— А ты-то что делаешь в этом трактире?

— Я — родственница мэтра Буржю, — ответила Анжелика.

Но вспомнив, что, когда цветочница увидела ее в первый раз, вид у нее был, мягко говоря, плачевный, объяснила:

— Мой муж был подмастерьем, кондитером. Он даже не успел сдать экзамен на звание мастера, когда прошлой зимой скончался от чумы; он оставил меня в полной нищете, так как мы сильно задолжали аптекарю за лечение.

— Да уж, мы знаем, что такое долги аптекарю! — заохали добросердечные женщины, поднимая глаза к небу.

— Мэтр Буржю взял меня из жалости, и вот теперь я ему помогаю. Но посетителей не так много, и я стараюсь заработать еще немного на стороне.

— А как тебя звать, красавица?

— Анжелика.

Молодая женщина поднялась и сказала, что тотчас же отправится предупредить хозяина о предстоящем разговоре с цветочницами.

Спеша к улице Валле-де-Мизер, Анжелика сама удивлялась тем небылицам, что она наплела сегодня утром. Она даже и не пыталась понять, с чего бы это ей вдруг взбрело в голову подыскивать клиентов для мэтра Буржю. Быть может, таким образом она хотела выразить признательность хозяину трактира, который все-таки не выставил ее вон? Или рассчитывала на вознаграждение? Анжелика не задавалась вопросами. Она просто плыла по течению, которое несло ее, заставляя совершать то один, то другой поступок. Инстинкт матери, защищающей своих малышей, направлял ее вперед.

От вранья к вранью, от идеи к идее, от одного отчаянного поступка к другому — в конце концов она спасется сама и спасет сыновей. Анжелика не сомневалась в этом!

У поворота на набережную Кожевников она заметила башни Шатле; но события минувшей ночи показались Анжелике необыкновенно далекими. Она сделала машинальный жест, как будто бы выбросила что-то через плечо. Анжелика выбрасывала воспоминания, выбрасывала одно за другим.

НА следующее утро Анжелика поднялась с первыми лучами солнца и разбудила Барбу.

— Давайте-ка, вставайте, друзья! Не забывайте, что сегодня к нам придут цветочницы договариваться насчет торжественного ужина цеха. Мы должны их так удивить, чтобы у них глаза на лоб вылезли.

По-видимому, служанка еще не осознала, какую роль взяла на себя Анжелика во всех этих приготовлениях к празднику цеха.

— Поспите еще немного, госпожа графиня, — промямлила она, зевая и потирая глаза, — должно быть, у себя дома вы не привыкли подниматься так рано.

— Ты ошибаешься, Барба. Я люблю рано вставать: это старая деревенская привычка. А из нашей семьи ты ведь никого и не знаешь, кроме моей сестры, но по ней трудно судить об остальных. В любом случае, прошлое — это прошлое, и если ты хочешь доставить мне удовольствие, то впредь оставь свои намеки.

Барба остолбенела. Шумно высморкавшись, она возразила:

— Я, намеки? Как можно, госпожа!

Анжелика осторожно разбудила Лино и Флипо, которые спали прямо на полу, завернувшись в одеяла.

Флипо тут же принялся спорить.

— Почему это мы всегда должны работать? — спросил он. — Почему этот лентяй Давид дрыхнет себе спокойненько и спускается в кухню только тогда, когда огонь уже разожжен, котелок с водой нагрет, пол подметен? Ты должна устроить ему хорошую взбучку, Маркиза!

— Слушайте внимательно, мальчики, я больше не Маркиза Ангелов, а вы не нищие. Пока что мы — челядь: слуги и работники. Но скоро мы станем почтенными горожанами.

— Вот так штука! — обомлел Флипо. — Не люблю я почтенных горожан. У почтенных горожан срезают кошели и срывают плащи. Не желаю я быть почтенным горожанином.

— И потом, как тебя называть, если ты больше не Маркиза Ангелов? — поинтересовался Лино.

— Говорите мне «госпожа» и обращайтесь на «вы».

— Только и всего! — усмехнулся Флипо.

Анжелика влепила мальчишке оплеуху, чтобы он осознал, что начинается серьезная жизнь. Пока Флипо хныкал, женщина проверила, как одеты оба ее подопечных. На них была одежда для бедных, присланная графиней де Суассон. Вещи поношенные и уродливые, зато чистые и благопристойные. На ногах у каждого из мальчиков красовались огромные крепкие ботинки, подбитые гвоздями, которые выглядели так, как будто дети их одолжили, но эти ботинки спасали от зимнего холода.

— Флипо, ты пойдешь на рынок со мной и с Давидом. Лино, будешь делать все, что тебе скажет Барба. Натаскаешь воды, сходишь за дровами… Розина, иди на кухню приглядывать за малышами и следить за вертелами с птицей.

Совсем загрустивший Флипо вздохнул:

— Нет, в этих новых занятиях нет ничего хорошего. Если ты нищий или вор, то ведешь роскошную жизнь. В дни, когда у тебя много денег, ешь от пуза и пьешь, хоть залейся. Когда деньги заканчиваются, ну что же, чтобы не чувствовать голода, ложишься в уголок и спишь себе, сколько вздумается. А здесь одно и то же: то вкалывай, то ешь похлебку.

— Если хочешь вернуться к Великому Кесарю, то я тебя не задерживаю.

Оба мальчика громко запротестовали.

— Ой, нет! Да мы теперь все равно не можем вернуться. Нас сразу же прирежут. Чик!..

Анжелика вздохнула.

— Эх, мальчишки, вас манят приключения. Я вас отлично понимаю. Но еще я знаю, что приключения кончаются виселицей. Возможно, встав на эту новую дорогу, мы и не разбогатеем, зато сделаемся уважаемыми людьми. Ладно, шевелитесь!

И вот маленькое войско Анжелики шумно затопало по лестнице.

На одном из этажей молодая женщина остановилась и забарабанила кулачком в дверь комнаты молодого Шайю; не достучавшись, она вошла.

— Вставай, подмастерье!

Ошеломленный юноша натянул простыню до самого подбородка.

— Вы чего, вы чего? — бормотал он. — Послушайте, я вам не слуга и не подмастерье, я — племянник хозяина и вообще… Я — сын своего отца, господина Шайю из Тулузы.

— Очень любопытное замечание, — язвительно усмехнулась Анжелика. — Если ты немного подумаешь, то поймешь, что все мы чьи-то сыновья или дочери!

Она запнулась, внезапно осознав, что, в отличие от этого молодого человека из скромной семьи, сама осталась без прошлого и что у нее нет больше прав гордо носить имя своего отца или супруга. Но, пожав плечами, бодро взяла за руку паренька, лежавшего голым под простыней.