Анжелика, уворачиваясь от атак половника хозяина трактира, старалась его перекричать.

— И что бы сказала ваша ПОЧТЕННАЯ жена о муже, который ее позорит… который прикладывается к бутылке, едва забрезжит рассвет?

Владелец трактира застыл на месте, и Анжелика не преминула воспользоваться этим преимуществом.

— А что бы она сказала о своем трактире, где все заросло пылью, и о прилавке с цыплятами, которые лежат там уже шестой день и стали жесткими, как пергамент, а что бы она сказала о пустом погребе, о грязных столах и лавках?

— Черт возьми! — пробормотал мэтр Буржю.

— Что бы она сказала о муже, который постоянно богохульствует? Бедная госпожа Буржю, взирающая с небес на весь этот беспорядок! Могу вас заверить без страха ошибиться: ваша покойная супруга в раю не знает, куда ей от стыда деваться перед ангелами и всеми святыми!

Выражение лица мэтра Буржю становилось все более и более растерянным. В конце концов он тяжело присел на край колодца.

— Увы! — застонал мужчина. — Ну почему она умерла? Она была такой умелой хозяйкой, всегда такой рассудительной и такой веселой. Я даже не знаю, что мне мешает обрести забвение на дне этого колодца!

— Зато я отвечу, что вам мешает: мысль о том, как она вас там, наверху, встретит, как скажет: «Ах! Вот и ты, мэтр Пьер».

— Прощу прощения, мэтр Жак.

— Хорошо: «Вот и ты, мэтр Жак! Не за что мне тебя похвалить. Я всегда говорила, что один ты с хозяйством не справишься. Хуже, чем малый ребенок!.. И теперь ты это доказал! Когда я вижу, во что ты превратил мое чудесное заведение, мое прекрасное заведение, при моей жизни сиявшее чистотой… Когда я вижу нашу великолепную вывеску, покрытую ржавчиной, вывеску, которая скрипит по ночам, раскачиваясь на ветру, и мешает спать соседям… А мои оловянные горшки, мои противни для пирогов, мои кастрюльки для варки рыбы все потускнели, потому что твой дурак племянник чистит их золой, а не мягким мелом, который я специально покупала в лавочке в квартале Тампль. А когда я вижу, как ты позволяешь обкрадывать себя всем этим мошенникам, торгующим птицей или винами, которые готовы всучить тебе петуха со срезанным гребнем вместо каплуна или бочку кислого виноградного сока вместо отменного вина, разве могу я наслаждаться небесами? А ведь я всегда была такой благочестивой и порядочной женщиной»…

Анжелика замолчала, чтобы отдышаться. Мэтр Буржю выглядел совершенно растерянным.

— Это правда, — бормотал он, — все правда… Именно так она бы и сказала. Она была такой… такой…

Его толстые щеки задрожали.

— Слезами горю не поможешь, — резко заявила Анжелика. — Если вы будете хныкать, все равно не избежите взбучки, которая ожидает вас после смерти. Вам следует взяться за работу, мэтр Буржю. Барба — хорошая девушка, но она от природы не слишком расторопна; ей нужно указывать, что и как она должна сделать. Ваш племянник кажется мне редкостным шалопаем. А клиенты не заходят в ваше заведение, потому что их встречают ворчанием сторожевого пса.

— Кто это тут ворчит? — спросил мэтр Буржю, вновь напуская на себя угрожающий вид.

— Вы.

— Я?

— Да. Даже ваша жена, которая была такой веселой, не смогла бы и трех минут вынести рядом с вашей скорбной физиономией, когда вы сидите перед кувшином с вином.

— А ты полагаешь, она смогла бы выдержать вид наглого вшивого существа, появившегося в нашем дворе?

— У меня нет вшей, — запротестовала Анжелика, выпрямляясь. — Моя одежда абсолютно чистая. Можете сами убедиться.

— Или ты полагаешь, что она была бы счастлива видеть, как ты тащишь к ней на кухню своих дерзких мальчишек, это воровское отродье? Я их поймал за тем, что они объедались свиным салом в моем погребе, и я уверен, что именно они украли мои часы.

— Вот они, ваши часы, — сказала Анжелика, пренебрежительно вытаскивая дорогую вещицу из своего кармана. — Я нашла их под лестницей. Я думаю, что вы их потеряли вчера вечером, когда шли укладываться спать, настолько вы были пьяны…

Через бортик колодца молодая женщина протянула часы хозяину и добавила:

— Можете убедиться, что я не воровка. А я бы могла оставить их себе.

— Смотри не урони их в колодец, — забеспокоился мэтр Буржю.

— Больше всего на свете я хочу отдать их вам, но я боюсь вашего половника.

Выругавшись, мэтр Буржю швырнул половник на каменную мостовую. Анжелика подошла к нему, сохраняя при этом весьма воинственный вид. Оказалось, что ночь, проведенная с капитаном стражи, не прошла даром: теперь Анжелика выучила несколько маленьких трюков, которые помогают очаровать ворчунов и противостоять грубиянам. В частности, она освоила азы бесцеремонного поведения, которое весьма могло пригодиться ей в жизни.

Анжелика не спешила отдавать часы владельцу.

— Отличные часы, — заметила она, с интересом разглядывая вещицу.

Лицо хозяина вновь просветлело.

— Правда? Я купил их у бродячего торговца, одного из тех горцев с Юры, что часто проводят зиму в Париже. Тюки с товаром у них большущие, а в карманах водятся настоящие сокровища… Хотя они не продают их кому попало, даже знатным господам. Они должны знать, с кем имеют дело.

— Они предпочитают вести дела с настоящими торговцами, а не с наивными дурачками… особенно когда речь идет о столь тонких механизмах, которые являются истинными произведениями искусства.

— Как ты это сказала: «Истинные произведения искусства», — повторил владелец «Храброго петуха», ловя серебряным корпусом часов робкий луч солнца, пробивающийся сквозь облака.

Потом мужчина вновь водрузил часы в кармашек, закрепив их с помощью многочисленных цепочек и петельных застежек, и подозрительно взглянул на Анжелику.

— Я вот все время спрашиваю себя, как это часы могли выскользнуть из моего кармана, — сказал он. — А еще меня удивляет, когда это ты успела выучиться разговаривать, как дама из высшего общества, если только вчера вечером ты изъяснялась на воровском жаргоне, да так, что у нас у всех волосы дыбом на голове встали. Сдается мне, что ты пытаешься обвести меня вокруг пальца, как настоящая мошенница, каковой ты и являешься.

Анжелика осталась невозмутимой.

— Нелегко с вами беседовать, господин Жак, — произнесла она с упреком. — Вы слишком хорошо знаете женщин.

Торговец скрестил на круглом, как бочка, брюхе свои коротенькие ручки и вновь злобно надулся.

— Да, я вас хорошо знаю и не позволю себя провести!

Повисло тяжелое молчание, мужчина уставился на виновницу всяческих безобразий, которая стояла перед ним с опущенной головой.

— Ну и что? — спросил он безапелляционным тоном.

Анжелика, ростом значительно выше мэтра Буржю, находила толстяка очень смешным: колпак, съехавший на одно ухо, сердитый взгляд. Но между тем она заговорила крайне смиренно: