Он берет мое лицо в свои руки.

— Эй, ты этого не сделаешь. Я обещаю, мы все исправим.

Я убираю его руки.

— Знаешь ли ты, что куда бы я ни пошла, что бы я ни делала, я жду, когда появятся те засранцы, которые напали на меня? Интересно, следят ли они за мной. Иногда, клянусь, я слышу его голос — того ублюдка, который выбил из меня все дерьмо — в коридорах школы. И тогда я спрашиваю себя, может ли это быть кто-то из Виндзора? Есть ли у нас общие занятия? Неужели они видят меня каждый будний день, смеются между собой над тем, как я не понимаю, что они прямо у меня перед носом? Даже не начинайте говорить о том, что каждый наш подозреваемый может оказаться вовсе не подозреваемым, — я сжимаю в кулак свои волосы и кричу от разочарования. — Все эти неизвестности сводят меня с ума.

Это то, с чем моя мама жила столько лет? Она всегда оглядывалась через плечо? Я не знаю, как она выжила, сохранив рассудок, не говоря уже о том, что она была такой замечательной матерью двоих детей.

Я моргаю сквозь толстый слой слез.

— И еще камера в моей спальне. Я знаю, я сказала, что меня все устраивает, но черт возьми, меня это не устраивает, Кингстон.

— Подожди… какая камера? — спрашивает Бентли.

— О, он тебе не рассказал? — я подтягиваю ноги под себя, поворачиваясь к Бентли. В моем голосе слышна маниакальная нотка, но мне сейчас на все наплевать. — В моей спальне есть скрытая шпионская камера. И только в моей спальне. Мой извращенный отец, или его извращенный отец, — я указываю большим пальцем через плечо, — или Мэдлин, или Пейтон, или любой другой псих в моей жизни, который хочет наблюдать за мной, наблюдает за мной. Они видели меня голой. Они видели, как я дергаюсь, когда мне снятся кошмары. Они видели, как я занимаюсь другими вещами! Боже, от одной мысли о том, что они делают с этими кадрами, у меня мурашки по коже.

Челюсть Бентли сжимается, когда он смотрит через мое плечо.

— Почему она все еще там? Ты можешь выяснить, кто находится на другом конце?

Кингстон обхватывает меня за талию и притягивает обратно к себе. Я знаю, что он пытается успокоить меня, предотвратить мою истерику, но это не помогает.

— Нет, не предупредив их. Джон считает, что Каллахан мог установить ее, чтобы следить за Жас, чтобы узнать, не рассказала ли ей мама что-нибудь уличающее о них, но мы не знаем наверняка.

Темно-шоколадные глаза Бентли впиваются в меня.

— Ты должна уехать из этого дома, Жас.

— Я сказал ей то же самое, черт возьми — добавляет Кингстон.

Я закатываю глаза.

— Только не снова.

Бентли вскидывает руки вверх.

— Что, черт возьми, это значит? Зачем тебе оставаться там? Ты знаешь, что мы позаботимся о тебе. Это не означает, что ты окажешься на улице.

Я вскакиваю с дивана и указываю обвиняющим пальцем на Кингстона.

— По той же причине он все еще живет в своем доме, хотя может позволить себе купить машину за два миллиона долларов! Я не хочу, чтобы они знали, что я слежу за ними. Мне нужно быть достаточно близко, чтобы получить информацию, если они допустят ошибку. Мне нужно знать правду о моей маме! Мне нужно убедиться, что то, через что она прошла, было не напрасно. Мне нужно знать, если они… если она была… если они…

Я теряю ход мыслей. Я не могу, блядь, думать. Это уже слишком. Всего этого, черт возьми, слишком много. Я со злостью смахиваю слезы, неконтролируемо рыдая. Как это может быть моей жизнью? Это не жизнь, это гребаный кошмар. Я просто хочу проснуться в своей старой дерьмовой квартире, увидеть свою сестру в кровати напротив меня, держащую свою плюшевую панду. Моя мама была бы все еще жива. Чарльза Каллахана бы не существовало. Ничего этого, блядь, не было бы.

— Жас, дыши, — Кингстон стоит передо мной, губы шевелятся, но я не слышу его из-за шума в моей голове.

Мое горло сжимается. Перед глазами мелькают пятна. В воздухе витает заряженное напряжение, которое танцует вокруг меня, вызывая головокружение. Я невесома. Плаваю. Я чувствую себя призраком, наблюдающим за чьим-то срывом.

— Кингстон, блядь, сделай что-нибудь! — я думаю, это был Бентли. Он тоже стоит сейчас, проводит рукой по моей спине и смотрит на меня так, будто я сошла с ума. Черт, может, так оно и есть

Лицо Кингстона так близко, что некоторые пятна исчезают.

— Жас, посмотри на меня, — он хватает меня за плечи и трясет так сильно, что у меня стучат зубы. — Блядь, посмотри на меня! Дыши, черт побери!

Я вижу страх в его зеленовато-золотистых глазах. Он хочет, чтобы боль прекратилась, но разве он не знает, что не может ее остановить? С меня содрана одежда, я вся в крови, нервные окончания обнажены. Я не знаю, может ли что-нибудь заставить это прекратиться. Я больше не могу притворяться, что все в порядке. Я просто не могу.

Кончики пальцев Кингстона оставляют синяки, когда он сжимает мою челюсть, но я радуюсь боли.

— Черт. Детка, тебе нужно дышать. Ты пугаешь меня до смерти.

Что бы Кингстон ни увидел в моих глазах, он начинает действовать. Мое тело вздрагивает от шока, когда его губы прижимаются к моим. Меня словно ударило молнией, когда он приоткрывает мой рот, скользя своим языком по моему. Через мгновение Кингстон отстраняется, и я задыхаюсь, жадно глотая драгоценный воздух. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но я не даю ему шанса. Я хватаюсь за его шею и притягиваю его к себе. Теперь это я целую его, но он не сразу отвечает мне взаимностью.

Блаженная тишина окружает меня, пока наш поцелуй углубляется, а наши руки блуждают, но паника вновь возникает из-за внезапного отсутствия тепла. Я открываю глаза и вижу, что Бентли пытается ускользнуть.

Не думая, я отрываю свой рот от рта Кингстона и кричу: — Не надо.

Бентли застывает на месте, мгновенно принося мне облегчение.

Кингстон вопросительно смотрит на меня. Его взгляд мечется туда-сюда между Бентли и мной, ища ответы, которые я не знаю, как дать. Я не знаю, о чем именно прошу. Слов не хватает. Все, что я знаю сейчас, — это потребность. Мне нужно чувствовать себя в безопасности. Мне нужно чувствовать себя любимой. Мне