Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела.

Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнем, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью, и умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла. Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки. Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была — так, как и ночи.

И видел я и слышал одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на земле от остальных трубных голосов трех Ангелов, которые будут трубить!

Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны.

Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя. И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы.

И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих. По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; на ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев ее — как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну; у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах ее были жала; власть же ее была — вредить людям пять месяцев.

Даниил замолчал, наблюдая нашу реакцию на откровения Иоанна.

— Положим, на все про все у них будет не пять, а семь месяцев. Точного следования классике я вам не обещаю, как-никак не для одного Китая писано. Будет так: первое число месяца — новая напасть! Но учтите, что результат известен заранее:

Прочие же люди, которые не умерли от этих язв, не раскаялись в делах рук своих, так чтобы не поклоняться бесам и золотым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить.

— Так что придется прибегнуть к крайним мерам и спасти только раскаявшихся. Уверен, что их наберется не больше десятка. Да, кстати, — Учитель обернулся ко мне с мальчиками, — до завершения операции в Китае никаких коронаций не будет! Тем не менее ваши кандидаты мне понравились и все утверждены — так что по возвращении в свои владения приступайте к делам немедленно. Торжественное помазание на царствование проведем в Иерусалиме. О сроках я вас оповещу дополнительно.

Даниил отвернулся от нас и сделал жест рукой, понятный во всем мире без перевода. В зависимости от настроения его можно было бы трактовать как «покиньте меня» или «вы свободны». Хотя точнее все-таки — ПОШЛИ ВОН! Почему я так уверен в эмоциональной окраске? Элементарно, Ватсон. Посудите сами: при вежливом варианте мы бы успели сделать опечаленное расставанием выражение лиц, пожать друг другу руки, взметнуть вверх брови и смущенно улыбнуться, а тут пространство жадно втянуло нас в себя и выплюнуло в Москве, в моем просторном кабинете Апостольского приказа.

М-да, таким Даниила я еще не видел. Резок Спаситель — суров и горяч. Как стоял я у него в шатре с тупым выражением лица, так и теперь в Москве впечатление философа-мудреца не произвожу. Какое там — пошевелиться боюсь! Тихонечко скосил глаза влево, чтобы разглядеть моих хлопцев. Слава Богу, на месте, такие же вдумчивые. Уф, ну и поездочка у нас вышла! Менять туроператора к чертовой матери (прости, прости!). Стояли мы молча минут пять. Первым голос подал Илья:

— Володь, все нормально?

Его вопрос неожиданно поставил меня в тупик. Вот как на него ответить, не матерясь, а? Все это время мальчики были со мной, сами все видели, да и в Москву прибыли тем же жестким способом, что и я, так что, вежливо говоря, вопрос неуместен.

От возникшего диссонанса между колоссальным внутренним напряжением, сжимающим меня, и наивным Илюхиным вопросом, за которым звучала детская надежда, что произошедшее — это страшный сон и сейчас взрослые все объяснят, во мне что-то надломилось. Лицо мое затряслось, я схватился за голову и беззвучно засмеялся. Подсознательное желание свести все произошедшее с нами в шутку внезапно обрело черты инфекционного заболевания. Смех мой не прекращался, а начал упрямо нарастать, вырываясь наружу странными каркающими выхлопами. Сначала вполголоса, а затем уже не сдерживаясь, я громко смеялся. Остановиться я не мог. Мой смех звучал настолько нервно, провокационно и одновременно заразительно, что уже через пару секунд мальчишки смеялись вместе со мной. При взгляде друг на друга нам становилось еще смешнее, и от невероятного напряжения лицевых мышц в глазах у нас стояли слезы. Но мы не умолкали и корчились от боли в припадках сумасшедшего веселья.

Не будучи способны удержаться на ногах, ребята один за одним попадали на пол. Давясь от смеха, они катались по земле, извиваясь, как раненные в живот солдаты, а я сидел на корточках и, задрав подбородок, смеялся во весь голос, захлебываясь, выплевывая из себя смех. Не в силах остановиться, я вдруг понял, что это наваждение само по себе никуда не уйдет и сейчас я так и умру, надорвавшись в приступе болезненного веселья. Мне стало страшно. Я смеялся, но из глаз у меня били потоки слез, и смех стал прерываться истерическими всхлипываниями. Тело сотрясали конвульсии. От спазмов, сковавших мои ноги, я дернулся и упал на спину, корчась в рыдающих приступах того, что только похоже было на смех.

Мысленно я умолял о помощи.

Внезапно хлынувший в лицо поток холодной воды оказался ответом на мои молитвы. Дернувшись в последний раз, я замолчал и открыл глаза — надо мной стояли обеспокоенные ребята. Табриз держал в руках офисное ведро для бумаг — его он использовал для тушения пожара моей истерики. Боже, наверняка напугал я их не на шутку! Молодцы, хоть сообразили прийти на помощь, а то бы так и загнулся, апостол хренов. Не без труда сев на корточки и гордо отказавшись от помощи, я собрал волю в кулак, распрямился, самостоятельно дошел до кресла и, довольный собой, обессилено рухнул в него.

— Дорогой Илья, — сказал я после того, как мое дыхание пришло в норму и живот перестали мучить спазмы перенапряжения, — как ты уже, наверное, понял — ВСЕ СОВСЕМ НЕ В ПОРЯДКЕ! — Последнюю фразу я буквально рявкнул, отчего Илюха непроизвольно дернулся. — Более чем. Мне не хочется даже думать о том, что сейчас творится в Китае. Если и после этого человечество не опомнится, я не представляю, что с ним делать.

— Не думаю, что люди что-то поймут, — ответил Илья, — не так они устроены. Да и был ли вообще этот Китай? Я так ни разу там и не был. — Разведя руками, он улыбнулся.

— Молодец, — с издевкой в голосе сказал я, — с такой здоровой психикой ты далеко пойдешь. Идеальный ликвидатор: зажмурился — и ни страны, ни угрызений совести! — От досады я стукнул ладонью по столу, вновь повысив голос.