Вновь сформированные в Москве и прибывшие на место в 1726 году пехотные полки вначале получили названия по фамилиям командиров: 1-й — фон Девица, 2-й — Вединга, 3-й — Дубасова, 4-й — Маслова, 5-й — «фон-Лукеев». В составе Низового корпуса (при императрице Анне Иоанновне он стал именоваться «Персидским») они долго сохраняли свои названия, «для того, понеже де оные полки с прочими полками по указу мешать не велено; оные ж де имеются на подушном окладе, а прочие из Гилянских доходов на жалованьи». Однако в 1731 году они были переименованы, поскольку, как объяснил свое решение В.В. Долгоруков в рапорте в Военную коллегию, «во всех де полках уже прежние полковники неоднократно переменилися и помянутые полки именами новых полковников называются, а иные де полки умерших полковников именами именуются, и впредь полковники переменяться будут, и что новый полковник прибудет, то полку новое имя переменится, и от чего де полкам звании основательны быть не могут и происходят конфузии и о взысканиях в прежних делах чинятся помешательства, чего ради для лучшего исправления помянутые полки наименовал он, генерал и кавалер, не переменными званиями, а именно: фон-Феникбиров полк первый — Ранокуцкой, Ступишин второй — Ленкоранской, Дубасов третий — Кергеруцкой, Маслов (а ныне Барыков) четвертый — Астаринской, фон-Лукеев пятой — Аджаруцкой».

Так появились 17 пехотных полков Низового корпуса, которые оставались на юге до конца существования там российской администрации. Численность корпуса постоянно колебалась, что отражалось в ведомостях и рапортах, представленных его командованием в Кабинет и в Военную коллегию. Данные некоторых из них приведены в таблице:

Можно отметить, что после первых успехов и заключения договоров количество солдат и офицеров начало снижаться, затем опять стало расти — иначе поддерживать контроль над коммуникациями и обеспечивать относительную лояльность местных ханов и прочих владельцев было бы невозможно. В сентябре 1731 года большая часть пехоты располагалась в Гиляне (семь полков: Рящинский, Астрабадский, Мизандронский, Гирканский, Зинзилинский, Кескерский и Ранокуцкий) и Астаринской провинции (четыре полка: Ленкоранский, Кергеруцкий, Астаринский и Куринский); два полка составляли гарнизон Баку (Ширванский и Бакинский), два — Дербента (Дербентский и Дагестанский). Все семь драгунских полков и Тенгинский пехотный полк находились в крепости Святого Креста.

Однако командующего больше беспокоило не количество, а качество войск корпуса. Командиров частей, стоявших на Сулаке и в Дербенте, Долгоруков считал «безнадежными» и сожалел об отсутствии «достойных полковников». Он понимал, что служивые отнюдь не рвутся в далекие южные края и командование присылает в Низовой корпус далеко не лучшие кадры.

После знакомства с состоянием войск князь объяснял императрице и Военной коллегии, что в «новозавоеванных провинциях» царит «безмерная дороговизна», генералы и офицеры «без прибавки жалования пропитать себя не могут» и от невыносимых условий уже один майор и три капитана «с ума сбрели». Один из этих несчастных, капитан Яков Похвиснев, «на многих со шпагою бросался и поколол подполковника Колюбакина, а потом, сидя в Астрахани под арестом, изрезал ножом обретающегося при нем на карауле салдата Щоголева» и произнес — на свою удачу — «непристойные слова» по политической части, после чего был отправлен в Военную коллегию и в 1730 году официально признан невменяемым.

Ехать в Низовой корпус хотели не все. Направленный было в конце 1728 года на смену умершим начальникам в Иран генерал-майор Густав Оттон Дуглас, несмотря на все его «сердечное возбуждение и охоту к службе», покорнейше просил его «от оного похода освободить» (несмотря на то, что участие в походе принесло бы ему повышение в чине), поскольку никогда не командовал пехотой: «…яко старший генерал-маеор при всей армии, а именно при кавалерии вашего императорскаго величества обретаюсь. Сверх же того я, нижайший, за всегдашним моим слабым здравием, в состоянии не обретаюсь такой дальний путь туда производить и фамилию свою, которая, по благодати Божией, приумножилась, с собою взять, а здесь потому ж оставить не можно, ибо никаких деревень не имею и о конечном моем и фамилии моей разорении весьма опасатися принужден».

Долгоруков не возражал. Знакомый с местными «конъектурами» бывший начальник Низового корпуса понимал, что «командующие в персидских местах народ персидский, который весьма непостоянный и шаткий, не одним воинским искусством и силою оружия в подданстве и в покорности содержать могут, но больше особливыми искусными с ними поступками и обхождением, и для того очень нужно таких знающих выбирать, на которых бы можно безопасно в том положиться и который бы в потребном случае, ежели в Гиляни генерал-лейтенант Левашов умрет (что в таких опасных местах легко случиться может), мог, по близости от Гиляни место его, до прибытия другого командира, заступить». На такую должность требовалось «способную особу выбрать, на которую б можно верно положиться». Выходец же из шведской службы, взятый в плен в Полтавской битве, в глазах князя «искусным обхождением» не обладал; посредственного служаку не стоило направлять туда, где «в главном правлении наивящшая сила зависит»; тем более что «помянутый генерал-маеор при всей армии старше и в Персию инако, как генерал-лейтенантом, отправить его невозможно, а в Персии два генерал-лейтенанта и в добавку третей не требуется». Командировка Дугласа была отложена, но вступившая вскоре на престол Анна Иоанновна в 1731 году отправила-таки его, уже получившего к тому времени генерал-лейтенантский чин и небольшое имение, в Иран, несмотря на слезные просьбы его супруги.

Весной 1727 года под началом пожалованного в генерал-лейтенанты Долгорукова состояли генерал-лейтенант фон Штаф, генерал-майоры А.И. Румянцев, В.Я. Левашов (в этом году они также были произведены в генерал-лейтенанты), А.И. Загряжский и Н. Шипов и два бригадира — Штерншанц и Юнгер. В этом же году Штаф и Шипов умерли на Куре; в 1728-м скончался Штерншанц. Участник похода 1722 года и первый комендант Баку бригадир Иван Барятинский покинул город в июле 1724-го и прибыл в Москву совершенно больным. «Жестоко стражду и едва по избе временем могу пройти», — писал он своему «патрону» Меншикову в декабре. В Иран Барятинский больше не вернулся, но болел долго, так что даже не смог занять предназначенное ему еще Петром I место члена Военной коллегии.

Долгоруков рекомендовал министрам при «командировании» в Низовой корпус «очередь с определением срока учинить, понеже некоторые персоны высокою вашего величества милостию пожалованы в генерал-маеоры из младших бригадиров и из полковников и оную вашего величества милость еще не заслужили». Но в то же время он понимал, что частая смена командующих вредна: «Буде кого послать из генерал-лейтенантов, дав чин генерала полного, то генерал-лейтенантам Левашову и Румянцеву будет не малая обида, понеже оные там уже многое время и всегда в воинских обращениях и в безпокойстве находятся и порядочными своими и искусными в воинских делах поступками к интересу вашего величества многие знатные заслуги показали, которыя их дела от вашего величества милостивно апробованы».