– Вот сам и притворись Лотаром, раз тебе в голову пришла эта гениальная мысль! – заявил Дюрер, вызывающе скрестив руки на груди.

– Нарс, умоляю, ты подумай. Кому нужно хорошенько рассмотреть плащаницу? Кто будет делать с нее копию? Я же не художник.

– В плане Дисмаса есть разумное зерно, мастер Дюрер, – сказала Магда.

– Сначала логика, а теперь еще и разум? – фыркнул Дюрер. – Вы тут все окончательно его утратили.

– Эй, не ссы, – вмешался Кунрат. – Классный план.

Дюрер воздел очи горе, будто ожидая вмешательства Всевышнего:

– А вдруг кто-то знает Лотара в лицо?

– Ну это навряд ли, – сказал Дисмас.

– Ах, навряд ли! – с горечью воскликнул Дюрер. – Меня умиляет твое легкомыслие, Дисмас. Навряд ли – еще не повод рисковать моей жизнью.

– Нарс, я же буду тебя сопровождать, изображая слугу. Я рискую жизнью не меньше твоего, так что не воображай себя одиноким великомучеником.

– И как ты себе это представляешь? Мы с тобой заявимся в замок: мол, здрасте, я Лотар, пустите на постой?

– А кто недавно мечтал о приличных апартаментах?! Еще раз тебе говорю, все будет иначе. Мы не станем ломиться в двери и требовать, чтобы нас пустили переночевать. Ты подойдешь к стражникам, вручишь им послание для герцога и удалишься. Послание будет от тебя, то есть от графа Лотара фон Шрамберга. В письме ты известишь герцога, что прибыл в Шамбери инкогнито, с несколькими доверенными слугами, поклониться плащанице. Что хочешь засвидетельствовать ему свое почтение. Это обычная протокольная учтивость, согласно придворному этикету. Ничего просить не надо. Выразишь восхищение красотами Шамбери и христианским благочестием герцога, который выставляет плащаницу для всеобщего обозрения, и все такое прочее… Потом пожелания доброго здоровья, долгих лет и Господнего благословения. И все. Если герцог проглотит наживку, то мы попадем в замок. Если нет… то придумаем другой способ туда проникнуть. Например, можно применить осадные орудия. Но письмо гораздо проще.

Дюрер куксился и молчал, силясь придумать отговорку, которая избавила бы его от выступления в непрошеном амплуа.

– С какой стати разнузданный олух попрется на поклонение святыне? Даже если при дворе не знают Лотара в лицо, вдруг кому-то известна его репутация?

– Нарс, давай я тебе кое-что объясню про христианскую религию. Паломники отправляются на поклон святыням ради искупления грехов. По-твоему, люди идут за сотни миль лобызать какую-нибудь реликвию, потому что у них светло на душе? Ошибаешься. Они это делают, чтобы не оказаться в аду. Если кто-то вдруг и скажет, что наслышан о шалостях графа фон Шрамберга, ты ударишь себя в грудь: мол, mea culpa[12], я и есть тот самый граф-шалун, ужасный греховодник. Однажды охотился в лесу со своими ребятами – тоже большими шалунами – и вдруг услышал голос с небес. Глядь – а там Иисус. И Он сказал мне: Лотар, Лотар! что ты шалишь? Прямо как святому Павлу, когда тот ехал в Дамаск поиздеваться над христианами. А потом грохнулся с лошади наземь и сразу решил пойти пешком в этот зачуханный – только не говори «зачуханный»! – Шамбери, поклониться плащанице и очистить грешную душу.

– Нет.

– Нарс, умоляю. Герцогу Савойскому позарез нужна протекция императора Священной Римской империи, твоего крестного. Между прочим, герцога прозвали Карлом Добрым. Ну не съест же он тебя, в конце концов!

– Я подумаю. Не более того. Никаких обещаний.

Дисмас посмотрел на своего непреклонного друга и понял, что пора разыгрывать последний козырь.

– Нарс, есть еще одна причина, по которой эту роль сможешь сыграть только ты.

– Что еще за причина?

– Твоя образованность и утонченность. Ты поистине гражданин мира. Ты бывал при дворах…

– Ты тоже.

– Да, бывал, но при германских. Майнцу и Виттенбергу далеко до великолепия итальянских и других европейских дворов. Ты встречался с папой римским. Ты знаком с Рафаэлем и с прочими знаменитыми живописцами. С Тицианом! Ты – прирожденный аристократ и можешь общаться на равных с герцогами, королями и императорами. А я всего лишь, как ты выражаешься, неотесанная швейцарская деревенщина.

– Все, хватит. Я подумаю.

Дюрер остался думать думы, а Дисмас вышел на улицу развеяться. Спустя час он вернулся и не застал в подвале никого, кроме Дюрера и Магды: ландскнехты отправились на кобеляж.

– Сволочь ты! – злобно бросил Дюрер и вышел вон.

Дисмас сел к столу, на котором было разложено аптекарское хозяйство Магды, и спросил:

– Что это с Нарсом?

– Да так, ребята с ним поговорили, – сказала Магда, помешивая варево в горшке. – Я кое-что слышала.

– Вот как?

– Вдохновение порой приходит из самых неожиданных мест, – улыбнулась Магда.

– Я не просил их пригрозить Нарсу. Кинжалом у горла никого не вдохновишь.

– Никаких кинжалов не было.

– Одни только ласковые увещания?

– Ну, был помянут молоток. И пальцы. И воздействие, оказываемое первым на вторые, с последствиями для занятий живописью.

– Он же не поверит, что я их не наущал! – простонал Дисмас.

– Я с ним поговорю. Меня он послушает.

– Он упрямец, как все богемцы.

– А почему ты улыбаешься?

– Жалею, что не видел, как он беседовал с ландскнехтами.

Все шестеро собрались в городском саду, старательно изображая паломников.

Демонстративно не глядя ни на кого, Дюрер прислонился к стволу платана и застыл в позе, которая напомнила Магде изображения Иисуса в Гефсиманском саду.

– Наверное, шепчет: «Господи, да минует меня чаша сия!» – хмыкнул Дисмас.

Уныние, презрение и гнев, сквозившие в чертах Нарса, вкупе с белым одеянием паломника странным образом придавали ему весьма аристократический вид. Остальные с радостью избавились от кусачих монашеских ряс. Белые холщовые балахоны были куда удобнее хламид из грубой шерсти. Только Магда осталась в облачении монахини.

Дисмас подошел к Дюреру:

– Послушай, как бы ты на меня ни злился, если к нам придут, умоляю, ради всего святого, сыграй положенную роль! Иначе нам всем крышка.

Незадолго до того Дюрер явился к воротам замка и вручил невозмутимым стражникам послание для герцога Савойского. Следуя наставлениям Дисмаса, Нарс непринужденно побеседовал с начальником караула, чтобы тот запомнил его в лицо. Это требовалось из чисто практических соображений: зная внешность императорского крестника, его будет легче отыскать. Как будто ненароком Нарс упомянул и прелести городского сада, где благородный паломник и его спутники нашли пристанище.