И у них, и у нас подросли те, кто не помнит войны кланов. Не помнит цены. Молодые долбоёбы, которым кажется хорошей идеей навалять «северным».

— Ты тоже не старуха.

— Поэтому мне известно, о чём они орут у ночных костров, когда напьются. Я сама орала недавно. Но теперь я прем, и осознаю, в какой мы жопе. И в какой жопе Северные. И в какой жопе все. И чем глубже жопа, тем больше силы берут крикуны. И знаешь, что они кричат?

— «Нагнём город!» — догадался я.

— Уже слышал? Вот именно. Всё больше горластых идиотов в кланах считают, что все беды от города. Что наши дети умирают, а их процветают.

— Это аренду они считают процветанием?

— Они идиоты, Док. Уже поползли слухи, что городские специально нас травят, чтобы наши дети не выживали, и кланы вымерли. Что надо спешить и нагнуть их, пока мы сильны. Хотя чёрта с два мы сильны. Эти слухи не сами по себе возникли, кто-то их распространяет и поддерживает. Кто? Зачем? Кому выгодно стравить нас друг с другом и городом?

— Не знаю, — отвечаю я, хотя подозрения у меня есть.

— Ты даже не представляешь, как не вовремя закусился с Северными. Надеюсь, твой брат того стоит.

Костлявая сплюнула в пыль, окинула Дмитрия недобрым взглядом и ушла.

— Бездна очарования, — прокомментировал тот, провожая её взглядом. — Но фигура отличная. Ябвдул. Так, в каком из этих вонючих ржавых сараев мы можем расположиться?

***

— Димка! Братик Димка! Ты нашёлся! Уи-и-и! А-а-а-а! Ы-ы-ы! — Нагма вылетела из модуля белокурой молнией и повисла на нём.

Каждый раз, когда я думаю, что мой «типа сын» — саркастичная язва, невыносимый сноб, избалованный засранец, пижон и балбес, я вспоминаю, что его любит Нагма, и успокаиваюсь. Нагма знает лучше.

— Сестрёнка, да ты выросла! — подхватывает и кружит её брат.

Я теперь так не могу, не та комплекция.

— Всего ничего не виделись, а ты уже до папы доросла!

Вот жопа ехидная.

— До папы нетрудно, — смеётся Нагма, — я и до тебя дорасту!

— Рад тебя видеть. Ужасно соскучился. Показывай, в какую гнусную халупу нас затащил горячо любимый отец. Судя по её виду, в туалет тут ходят в кусты с лопатой?

— С двумя лопатами, — поясняю я. — Вторая чтобы от волков отбиваться.

— Он шутит! — хохочет Нагма. — Тут нет волков, только пегли. И туалет есть, правда, вода течёт плохо. Надо ждать, пока наберётся, я научу!

— Ждать, пока наберётся! — закатывает глаза на пороге Дмитрий. — Да это просто дворец! Святые бубенцы, тут даже есть кровать! Не верю глазам! Одна на всех, но ведь есть же!

— Отдохните, умойтесь и так далее. У вас будет свой модуль, я просто спрошу, какой можно занять.

— Я уже жалею, что потратил антидот на ту девицу. Надо было оставить её в винном погребе навсегда, — сетует Дмитрий.

— Не слушай его, Док, — говорит Алиана. — На самом деле Димка очень рад. Он там на стенку уже лез от скуки. Вино, еда, море и я не могут заменить ему Сеть.

— Надеюсь, не провтыкал мой ноутбук, папаша? — кричит из модуля парень.

— Он у Кери… А, неважно. Принесу потом.

— Хоть что-то ты не просрал! Тогда мы тут не задержимся, дорогая! Крепись!

— Не сердись на него, — улыбается Алька. — Он такой, какой есть. Я привыкла.

— Вы, правда, женитесь?

— Как только нам подвернется какой-нибудь ЗАГС.

— Местность не выглядит перспективной в этом смысле, но я спрошу у Костлявой. Как-то же местные справляются.

— А ты сам как, Михл? Димка и не подумает спросить, но ты остался один с Нагмой, шестнадцатилетним, посреди низов…

— Как-то приспособился. Меня всё ещё бесит, что мне шестнадцать, но я не теряю надежды, что это пройдёт. Лучше расскажи, как твоя беременность? Токсикозы? Отёки?

— Нет, я хорошо себя чувствую, хотя Димка весь извёлся, что ты нас не вытащишь, и ему придётся принимать роды. Он ужасно боится всех этих женских штук, носится со мной так, как будто я хрустальная.

— Правильно делает. Главная функция мужчины в этот период. Беременность тебе к лицу, прекрасно выглядишь, но надо всё же убедиться. Отдохни с дороги и добро пожаловать в медицинский модуль.

***

— Прем, а этот твой брат… Теперь типа он главный, что ли? — спрашивает осторожно Зоник.

Наша корпа собралась на свежем воздухе, рассевшись на выброшенных старых покрышках.

— Сдурел? — отвечает ему Шоня. — С какого перепугу?

— Ну, он же старше, да? Старшие всегда командуют, разве не так?

— Лучше скажи, прем, он такой же крутой, как ты? — интересуется Тоха.

— Он другой крутой, не такой, как я.

— Но крутой?

— Не сомневайся. У нас это семейное. Но он уже занят, у него невеста есть.

— Очумительно красивая, я видела! — сообщает гордо Онька. — Волосы золотые! Кожа белая! Веснушки рыжие! Грудь большая! Попа во!

Девочка рисует в воздухе силуэт, щедро преувеличивая стати слегка располневшей на фоне беременности, но всё ещё вполне изящной Алианы.

— Больше, чем у меня? — удивляется Колбочка. — Не верю! На меня её штаны не налезли!

— Нет, куда ей до тебя, — хихикает Онька. — У тебя не попа, а жопень! А у неё просто красивая.

— Ах ты, мелочь вредная! — возмущается Дженадин, и все дружно ржут.

— Народ, — говорю я, дождавшись, пока веселье стихнет. — Не скажу, что с появлением моего брата ничего не изменится, но ваш прем по-прежнему я. Если вы, конечно, не против.

— Мы-то не против, — отвечает Шоня. — А ты? Не свалишь от нас? У тебя теперь снова семья, нафиг мы тебе сдались?

— По нему сразу видно, он вершок, — мрачно замечает Кери. — Небось токи на счетах остались. Скажет завтра: «Возвращаемся в башню, брат! Нечего тебе тут делать! Я обо всём договорился!»

— Да, вершки всегда между собой порешают, — соглашается Зоник. — Подмажет, кого надо, и снова будет сверху на Средку плевать.

— Так что, прем? — прямо спрашивает Шоня. — Ты нас бросишь? Оставишь у Костлявой в клане?

— Мы тут нафиг никому не нужны, — сообщает Дженадин. — Ни городские, ни