Ее внимание привлек обрывок случайно услышанного разговора. Это был высокий, стройный священник. Он обращался к своему окружению, несомненно, просителям, которых он опекал.

— Я часто вынужден говорить не то, что думаю, — произнес он. — Это называется дипломатия.

Смех прозвучал слишком громко и слишком фальшиво. Впрочем, он быстро оборвался — люди заметили, что Джессика слышит их.

Мой герцог выслал бы этих людей в самое вонючее захолустье! — подумала она. Я приехала как раз вовремя.

Она только сейчас поняла, что, живя на Каладане, она пребывала в плотном коконе, сквозь стенки которого до нее доходили только самые вызывающие проступки Алие. Я была такой благодаря своему тихому, как во сне, существованию, подумала она. Каладан был подобен громадному кораблю, ведомому опытнейшими капитанами. Только самые крутые виражи воспринимаются пассажирами, да и то в виде едва заметных движений.

Как же соблазнительна спокойная жизнь, подумала Джессика.

Чем больше наблюдала Джессика жизнь двора Алие, тем более справедливыми казались ей слова Проповедника, о которых ей ежедневно докладывали. Да, Пауль имел все основания произносить их, видя, во что превратилась его Империя. Джессика вспомнила о Гурни, отправившимся к контрабандистам. Интересно, что ему удалось узнать?

Ее первое впечатление об Арракине оказалось верным. В ту первую поездку по городу вместе с Джавидом она обратила внимание на глухие бронированные заборы вокруг домов, охраняемые улицы и аллеи, шпиков на углах, высокие стены и глубокие подвалы строений, о чем можно было судить по мощным фундаментам. Арракин потерял свое благородство, он стал безумным, самовлюбленным городом, воплощением грубости и безвкусицы.

Внезапно открылась маленькая боковая дверь. В помещение вступил отряд священных амазонок, под прикрытием которых вышла Алия, надменная, высокомерная, вполне сознающая всю свою огромную и страшную власть. Лицо принцессы было предельно собранным: на нем не отразилось никаких чувств, когда ее взгляд встретился с взглядом матери, хотя обе знали, что битва не на жизнь, а на смерть уже началась.

По команде Джавида неслышно раскрылись створки громадных ворот, ведущих в Большой Зал. В этом движении чувствовалась невидимая, скрытая в глубинах здания чудовищная энергия.

Алия подошла к матери. Их немедленно окружила охрана.

— Войдем внутрь, матушка? — спросила дочь.

— Давно пора, — ответила Джессика, уловив злорадство в глазах Алие. Она думает, что может уничтожить меня и остаться безнаказанной! Она просто безумна!

Джессика подумала, что Айдахо, видимо, желает помешать своей жене. Джессике принесли его послание, на которое она не смогла пока ответить. То было очень загадочное письмо: «Вам угрожает опасность. Я должен встретиться с вами». Послание было составлено на древнем языке чакобса, в котором слово «опасность» имело значение «заговор».

Я увижусь с ним тотчас по возвращении в Табр, решила Джессика.

Вот в чем заключается заблуждение власти: она в конечном счете эффективна в абсолютном, ограниченном пространстве, а главный урок, который мы извлекаем из релятивистской вселенной, заключается в ее изменчивости.

Любая сила неизбежно наталкивается на большую силу. Пауль Муад'Диб преподал этот урок сардаукарам на равнинах Арракиса. Его последователям еще предстоит сделать из этого урока выводы для себя.

Проповедь в Арракине

Первым просителем на утренней аудиенции был кадешианский трубадур, паломник хаджа, кошелек которого опустошили арракинские торговцы. Человек стоял на малахитовом полу палаты, не в силах решиться просить за себя.

Сидя на своем месте, Джессика восхищалась смелостью паломника, стоявшего у подножия трона Алие. Троны матери и дочери были одинаковы, но трон последней стоял справа, то есть на мужском месте.

Что же касается кадешианского трубадура, то люди Джавида пустили его сюда только благодаря тому качеству, которое он сейчас демонстрировал, — мужеству. Предполагалось, что трубадур окажет кое-какие услуги двору в счет денег, коих у него больше не было.

Из речи священника-адвоката, который представлял кадешианца, явствовало, что у того осталась только одежда, которая на нем, и балисет, висевший на плече.

— Он утверждает, что его опоили темной жидкостью, — говорил адвокат, не слишком сильно пытаясь скрыть усмешку, кривившую его губы. — Если это будет угодно вашему святейшеству, питье сделало его беспомощным, но сохранило сознание, и он видел, как у него срезали кошель.

В то время, как адвокат тянул свою бесконечную песню, выказывая фальшивую угодливость и склонность к морализаторству, Джессика внимательно изучала трубадура. Кадешианец был высок, не меньше двух метров. Живые, подвижные глаза выдавали острый ум и незаурядное чувство юмора. Золотистые волосы, по моде его планеты, были распущены по плечам; трубадур был широк в плечах, и узок в бедрах — он него веяло мужской силой, которую не могла скрыть свободная одежда паломника. Звали трубадура Тагир Мохандис, он происходил из семьи торговых инженеров, очень гордился своими предками и собой.

Алия нетерпеливо прервала адвоката движением руки и, не оборачиваясь, произнесла:

— В честь своего возвращения первое дело решит госпожа Джессика.

— Благодарю тебя, дочь моя, — сказала Джессика, чтобы до всех дошел порядок старшинства. Дочь! Так этот Тагир Мохандис стал частью их плана. Или он просто невинный дурачок? Предоставление ей первого права решения дела было спланировано для организации массированной атаки на нее, поняла Джессика. Это было ясно по тону и отношению Алие.

— Хорошо ли ты играешь на этом инструменте? — спросила Джессика, указывая на балисет.

— Так же хорошо, как несравненный Гурни Халлек! — Тагир Мохандис говорил громко, чтобы все слышали его слова. Среди придворных обозначилась заинтересованность, люди зашевелились.

— Тебе нужны деньги на проезд, — сказала Джессика. — Куда доставят тебя эти деньги?

— На Салусу Секундус, ко двору Фарад'на, — ответил Мохандис. — Я слышал, что ему нужны трубадуры и менестрели, что он поддерживает искусство и возрождает в своей Империи культурную жизнь.

Джессика не стала оглядываться на Алию. Естественно, и она, и ее присные прекрасно знали, что и зачем будет просить трубадур. Она просто наслаждалась этой двойной игрой. Неужели они думают, что могут поймать ее на такую дешевую приманку?

— Не сыграешь ли ты, чтобы заработать на проезд? — спросила Джессика. — Мои условия — это обычные фрименские условия. Если твоя музыка усладит мой слух, то ты останешься здесь и будешь играть для меня; если же твоя музыка оскорбит мой слух, я отправлю тебя на принудительные работы в Пустыню и там ты заработаешь деньги; если же я найду, что твоя музыка понравится Фарад'ну, врагу Атрейдесов, то я с благословением пошлю тебя к нему. Станешь ли ты играть на этих условиях, Тагир Мохандис?