– Нет, конечно же, речь не обо мне. Один мой приятель получил этот автомобиль в наследство от отца. Меня, между прочим, зовут Хьюго, Хьюго Лэм, – представился я, и мы с Костелло пожали друг другу руки. – А этот мой друг принадлежит к семейству знаменитых Пенхалигонов из Пензанса. Когда его отец скончался, то оставил семье чудовищную неразбериху в финансовых делах. Им еще и пришлось платить кошмарный налог на наследство.

Винсент Костелло состроил сочувственную гримасу.

– Да, представляю себе.

– Мать моего друга – женщина очаровательная, но в финансах абсолютно ничего не смыслит. И в довершение всех неприятностей их фамильный адвокат и одновременно советник по финансовым вопросам только что попался на мошенничестве.

– Господи, да это просто какая-то череда несчастий!

– Вот именно. Когда я в последний раз разговаривал с Джонни, я сам предложил сходить к вам и спросить насчет его «Астон Мартина» – я ведь местный, мои родители живут на Крислхёрст-роуд. Я догадываюсь, что в торговле винтажными автомобилями ковбоев куда больше, чем честных шерифов; кроме того, мне кажется, что такой лондонский дилер, как вы, способен проявить куда больше благоразумия при заключении подобной сделки, чем если бы мой друг вздумал обратился к дилеру из Девоншира или Корнуолла.

– Вам правильно показалось, Хьюго. Но позвольте, я сверюсь с текущими ценами… – Костелло открыл какой-то файл. – А ваш отец, простите, случайно не наш клиент?

– Папа в настоящий момент водит свой любимый «БМВ», но, вполне возможно, через какое-то время обратится к вам, рассчитывая купить что-нибудь помоднее. В конце концов, «бумер» есть чуть ли не у каждого стандартного яппи[68]. Я, конечно, расскажу отцу, как вы мне помогли.

– Спасибо, буду обязан. Значит, так, Хьюго. Скажите вашему другу, что вполне приличная ориентировочная цена автомобиля «Астон Мартин Кода» 1969 года выпуска с сотней километров пробега и в пристойном состоянии – это… – Винсент Костелло провел пальцем по столбцу цифр… – около двадцати двух тысяч. Хотя, если он будет продавать в Лондоне, то отчисления будут выше. У меня есть на примете один арабский коллекционер – он давно числится моим клиентом, – так вот, он может заплатить и больше, особенно если машина действительно в хорошем состоянии, и при желании я мог бы попытаться вытянуть из него тысяч двадцать пять. Но нашему механику обязательно нужно будет самому осмотреть машину, а мистер Пенхалигон, разумеется, должен сам приехать и заполнить все необходимые документы.

– Естественно. Мы тоже хотим, чтобы все было чисто и по высшему разряду.

– В таком случае вот моя карточка – я буду готов в любой момент, пусть он только позвонит.

– Вот и прекрасно. – Я спрятал карточку в свой бумажник из змеиной кожи, и мы обменялись прощальным рукопожатием. – Веселого Рождества, мистер Костелло!

Звякнул дверной колокольчик – и филателистический магазин «Бернард Крибель» на Чаринг-Кросс-роуд встретил меня густым запахом трубочного табака. Это было довольно узкое продолговатое помещение, в центре которого размещалась, как в магазине грампластинок, стойка с кляссерами, в которых были марки, так сказать, средней стоимости. Более дорогие экземпляры жили в запертых шкафах, тянувшихся вдоль стен. Я размотал шарф, но моя старая сумка для книг осталась висеть у меня на шее. По радио передавали Моцарта – «Дон Жуан», второй акт. Бернард Крибель, упакованный в зеленый твид, но с темно-синим галстуком на шее, быстро глянул на меня поверх клиента, сидевшего за столом, дабы удостовериться, что я пришел с миром; я всем своим видом сказал ему «нет-нет-не-торопитесь-пожалуйста» и тактично остановился на вполне приличном от него расстоянии, делая вид, что старательно рассматриваю довольно большое количество марок «Penny Black»[69]в специальной витрине с постоянно поддерживаемым уровнем влажности. Вскоре мне стало ясно, что клиент, сидящий перед Крибелем, – отнюдь не милый зайчик.

– Что вы имеете в виду? – возмущенно вопрошал он. – Что значит подделка?

– Возраст этого образца – от силы дней сто, – хозяин магазина снял очки в изящной оправе и потер слезящиеся глаза, – а отнюдь не сто лет.

Но клиент упорно «цеплялся за воздух», как в итальянской комедии.

– А как же выцветшие краски? И эта коричневая бумага? Эта бумага никак не может быть современной!

– Время создания бумаги определить нетрудно – хотя вот эти пересекающиеся волокна предполагают, что это, скорее всего, 1920-е годы, а никак не 1890-е. – Неторопливый английский Бернарда Крибеля страдал несколько излишней чисто славянской резкостью: он был родом из Югославии, как я случайно узнал. – А смачивание бумаги некрепкой чайной заваркой – уловка весьма старая. Признаю, впрочем, что деревянную печатную форму создать было непросто, наверняка понадобился не один день – хотя выставленная цена в двадцать пять тысяч фунтов оправдывает затраченный труд. Кстати, чернила тоже вполне современные… краска «Уинзор и Ньютон», жженая охра, не так ли? И все это слегка разбавлено… В целом весьма неумелая подделка.

Возмущенный клиент завопил фальцетом:

– Вы что, обвиняете меня в подделке?!

– Я обвиняю не вас, а того, кто совершил эту подделку. Причем из корыстных побуждений.

– Вы просто пытаетесь сбить цену! Признайтесь!

Крибель с отвращением поморщился.

– Какой-нибудь перекупщик из тех, что неполный день работают на Портобелло[70], может, и заглотнет вашу наживку; или еще можно попытать счастья на какой-нибудь передвижной ярмарке, торгующей марками и монетами. А теперь извините, мистер Бадд, но меня дожидается настоящий клиент.

Мистер Бадд, страшно оскорбленный, взревел и вылетел из магазина. Он попытался даже хлопнуть дверью, но дверь была устроена так, что хлопнуть ею было невозможно. Крибель горестно покачал головой, сокрушаясь, до чего дошел мир, и я спросил:

– И часто к вам приходят с такими подделками?

Крибель выразительно втянул щеки и вытянул губы дудкой, показывая, что мой вопрос он оставит без внимания. Потом, помолчав, сказал:

– Мне знакомо ваше лицо… – он покопался в своей мысленной картотеке, – … э-э-э… мистер Анидер. Вы мне продали в августе блок из восьми марок острова Питкэрн. Хороший чистый блок.