Кочергин кивнул. Пичугин, по-прежнему сидевший с закрытыми глазами, положил под столом руку на руку Натальи.

— Так вот, я пять лет назад обнаружила в работах одного врача по фамилии Цыбулькин сообщение, что препараты на основе хлорсульфонов усиливают фагоцитоз нейтрофилов, доводя его до завершения. То есть бактерия, попавшая в нейтрофил, растворяется полностью, по сути, сгорает. Причем в статье указано, что Цыбулькин проверял действие препарата на туберкулезных микобактериях, которые обладают особенно прочной мембраной. Из-за чего туберкулез довольно сложно лечить. Но у микобактерий главная особенность то, что они медленно размножаются. Чего не скажешь об иерсиниях. Так вот, Цыбулькин предположил и доказал, что сульфоны усиливают расщепляющие ферменты. Мукополисахариды микробной стенки разрушаются полностью. Эта статья была написана еще в конце шестидесятых. Мы провели серию экспериментов на мышах и возродили тему. В министерстве нам выделили грант, и вот сейчас, через два года, уже идут лабораторные испытания препарата под названием «циклосульфон». Но это требует очень больших затрат. Для синтеза циклосульфона нужна хлорсульфоновая кислота, которая дает основу для синтеза диаминодифенилсульфона, или сокращенно — ДДС[25]. Препарат этот в мире и России есть, но его очень мало. Создают его, кстати, для лечения прокаженных. Только мы в его формулу добавили кое-какие радикалы и получили еще более удачное лекарство. Во-первых, менее токсичное для печени, во-вторых, раз в десять активнее в плане фагоцитоза. В своей лаборатории мы сделали партию, ту, которая испытывается на павианах, но сейчас лекарства осталось мало. Вы слышали, часть я привезла сюда, часть использовала в Москве, и еще триста флаконов осталось. Но на полторы тысячи инфицированных этого не хватит.

Дослушав, Кочергин сказал:

— Я, конечно, не врач, но как юрист должен предупредить, если препарат не разрешен к применению на людях, вы очень рискуете, Наталья Викторовна. Какой бы он замечательный ни был.

Евдокимова едва заметно напряглась, но удержалась от возражения, кивнула.

— Вы правы, Станислав Аркадьевич. Поэтому я заручилась поддержкой руководства Роспотребнадзора.

— Надеюсь, письменной? — без тени улыбки спросил Кочергин.

— Не было времени. Пока устной, но Думченко обещал все утвердить.

— Вы настолько уверены в нем? Слова, вы должны понимать, не стоят ничего.

— Это и в его интересах, — ответила Наталья. — Ведь с него тоже спросят, если что. А так он формально прикроет мне спину, а мой шеф, директор института академик Олейник, прикроет ему. Они все-таки друзья уже много лет.

Кочергин ничего не сказал, но Наталья уловила на его лице скептическую гримасу.

— Ладно, поздно играть отбой, — сказала она.

— Думаете, удастся прикрыться формулой «победителя не судят»? — спросил Кочергин.

— Не думаю, но это немаловажный фактор. Если статистика даст положительные результаты, нам будет с чем идти в Минздрав и получать деньги и разрешение на испытания препарата.

— Подонки есть везде. — Кочергин пожал плечами, отодвигаясь от стола и позволяя официанту поставить блюда. — Им плевать на ваши разработки и нужность лекарства. Вы взрослый человек. Готовы ли вы к такой битве?

Наталья твердо посмотрела в глаза генералу:

— Я готова.

— Тогда давайте поедим. — Кочергин улыбнулся. — Дай Бог вам успехов!

Наталья не стала возражать. Ей было о чем подумать. Больше всего ее задели за живое слова о доверии к Олейнику и Думченко. Было ли оно полным? Да, безусловно. Оправданно ли оно? Это совсем другой вопрос. И ответить на него могли только действия Олейника и Думченко. Не слова, не обещания, а именно действия.

Между тем Думченко постучал в кабинет Олейника и, не дождавшись ответа, толкнул дверь. Мельком он заметил, как быстро убрал Олейник руку, только что прижатую к груди.

— Давит? — напрямую спросил Думченко.

— Так, чуть-чуть, — отмахнулся Олейник. — Я ведь не мальчик уже. Есть новости?

— Скорее изменения. Не надо никуда ехать, нас свяжут по телемосту, по закрытому каналу.

— И на том спасибо, — улыбнулся Олейник. — Что-то мне совсем не хотелось бы сейчас являться на ковер. При всей их улыбчивости и тихом голосе понимаю же, что по шерстке не погладят. Они от нас ждут чудес. Известно, кто в коллегии Совмина?

— Список прислали. Тебя там нет.

— Даже не знаю, хорошо это или плохо.

— Склоняюсь к мнению, что на тебе готовы поставить крест, — предположил Думченко. — Иначе бы не вызвали, а пригласили в коллегию как эксперта.

— А кто есть в списке? — Олейник снова потер левую половину груди.

— Решетник из Росздравнадзора, при нем Колупаева, она инфекционист Москвы, Тумасяна тоже позвали, как замначальника округа по МЧС. Левон уже там.

— Хоть один из нашей команды. Еще кого?

— Твоего зама из НИИ.

— Лозовика? — Олейник вскинулся. — Это намек!

— Вот и я об этом. Не тебя, а его пригласили.

— От РПН кого? Тебя?

Думченко кивнул:

— Да, только я послал зама, сослался, что тут я нужнее.

— Ты мудр. А она как?

— Нормально. Мой человек. Ситуацией владеет, постоянно на связи.

— Что Тумасян придумал?

— Нашел авиабазу в Приазовье. Приморск. Там площадь огромная, степь нараспашку. Рядом городок. Но все есть. ВПП[26], связь, вода, энергия. Тумасян подготовил рапорт, и я утвердил. Письмо в Краснодар отправили и в Ростов, там собирают бригады врачей. Человек тридцать, и столько же средних медиков. На сутки хватит, а там еще наберем, на смену. Поезд подгонят максимально близко к базе. Там пакгаузы и есть дебаркадер. Правда, он старый, но чинить уже некогда.

— Остап, ты выяснял насчет хлорсульфона?

— Нет. — Думченко ответил чуть раздраженно. — Оставь эту затею. Нет ни в Москве, ни области этой кислоты! Если и есть, то где-нибудь за Уралом! Позвони Наташке и скажи, что нет! Все, закрой тему! И себя спасешь, и ее. Пиши письмо в Совмин о разрешении на применение экспериментального препарата. Если министры подпишут, тогда сможешь посуетиться насчет новой партии. Но не сейчас! Нужно, чтобы все разрешения подписал и премьер, и министр здравоохранения. Такую бумагу никто не пробьет. А без нее помалкивай в тряпочку.

— Ты прав. — Олейник достал из стола коробочку с кардикетом, кинул в рот таблетку. — Пойду писать.

— Иван, дай мне слово.

— Какое?

— Как только все успокоится, ты ляжешь на коронарографию!