Он снова выровнял кинжал, затем накренил его острие над горлышком сосуда. Капля волчьей крови, смешанная с кровью Торета, стекла с лезвия в бронзовый сосуд.

Чейн отступил к своему ветхому столу, взял с него зажженную свечу. Вернувшись к Торету, он наклонил свечу над сосудом и держал ее так до тех пор, пока расплавленный воск не заполнил горлышко сосуда. Убрав свечу, Чейн взял в руки ступку с растолченным снадобьем и узкогорлую склянку — темного, совершенно непрозрачного стекла.

Серебряным кинжалом Чейн начертил на грязном полу вокруг Торета двойной треугольник. В полосе между треугольниками он начертал путаную вязь каких-то знаков и символов и каждый из них наполнил вязкой темно-зеленой жидкостью из склянки. Жидкость тотчас впиталась, и знаки стали выпуклыми, лоснящимися, черными. Чейн отступил назад, начертил на полу вокруг себя и волка двойной круг, также заполнил промежуток знаками и посыпал их порошком из ступки.

Потом он взял свечу и уселся, скрестив ноги, на полу — так, что волк оказался между ним и Торетом.

— Не шевелись и не выходи из треугольника, — велел он и, вытянув перед собой руки, положил их на колени ладонями вверх. Взгляд его был неотрывно устремлен в глаза Торета.

Торет сидел недвижно, стараясь не шелохнуться. Все его тело оцепенело от этого усилия. Чейн все так же, не мигая, смотрел на него, губы его зашевелились, беззвучно, но непрерывно произнося заклинание.

Торет изнывал от мучительной неподвижности. Казалось, прошло полночи, не меньше, прежде чем его рослый слуга наконец-то закрыл глаза.

Волк снова ожил.

Он метался, бился в путах, рычал, звеня цепями. Он извивался так, словно хотел вырваться из собственной шкуры. Затем он откинул голову набок, и из пасти поползла струйка слюны.

Чейн резко хлопнул в ладоши, загасив огонек свечи, и этот звук отозвался во всем теле Торета оглушительным грохотом. Изо всех сил он вцепился в бронзовый сосуд.

Бронза вдруг стала обжигающе горячей, но Торет этого не замечал. Волк открыл глаза и смотрел на него, а он смотрел на волка — волк-Торет и Торет-волк…

Окружающий мир дрогнул, заколебался. Торет одновременно видел противоположные стены погреба. Его окружал затхлый сырой воздух, тело его туго сдавили цепи. Он открыл рот… и в то же время ощущал запах сырой кожи, стянувшей его челюсти.

— Готово, — объявил Чейн.

Торет смотрел на волка, и волк в упор смотрел на него. Все поплыло, замутилось в глазах. Он видел волка и его глазами — себя. В висках застучала боль. Тошнота прихлынула к горлу, и Торет упал навзничь.

Лежа на полу, он увидел над собой усмехающееся лицо Чейна.

— Никогда не смотри на себя глазами фамильяра, когда смотришь на него, — сказал Чейн. — Так можно потерять контроль над собой. Это первое, чему учатся все хозяева фамильяров.

Торет сел, поглядел на бронзовый сосуд, который протягивал ему Чейн, и повесил его себе на шею. Воск уже застыл и надежно запечатал горлышко сосуда.

— Не потеряй сосуд, — предостерег Чейн, — иначе потеряешь власть над фамильяром. Опять-таки, если сосуд долго будет вне пределов твоей досягаемости, фамильяр может вырваться на свободу. Помни также, что смерть фамильяра может быть опасна для его хозяина. — Торет понимающе кивнул и не без труда поднялся на ноги.

Волк был уже освобожден от пут и цепей и теперь стоял, неуверенно переминаясь с лапы на лапу. Торет попытался заставить его сесть, но ничего не вышло. Чейн, похоже, догадался, что он хотел проделать.

— Чтобы полностью овладеть фамильяром, нужно время и практика, — сказал он. — Старайся не столько приказывать, сколько предлагать, и все время помни, каково это — пребывать внутри сознания животного, однако не проникать в его ощущения. Не дави на фамильяра, иначе он будет сопротивляться, и тем труднее будет подчинить его.

— Ладно, — сказал Торет, — на сегодня достаточно. Нам нужны и другие слуги.

— Не сейчас. Ты пока еще слишком слаб после ритуала. Тебе нужна кровь.

— Нет, — отрезал Торет. Да, ему нужна кровь, но еще больше ему нужно спешить, чтоб его не застали врасплох. — Я должен выпить жизнь из жертвы так быстро, чтоб увлечь ее в посмертие.

— Как пожелаешь. — Чейн принялся собирать с ветхого стола свое снаряжение. — Тогда, быть может, поскорее присоединимся к твоей даме?

И он направился к двери в свою комнату.

Торет медленно положил руку на голову волка, первого из своих будущих слуг. Зверь негромко заворчал, но не отстранился. Что ж, когда Торет отыщет полукровку и его бледнокожую девку-дампира, этим двоим суждено пережить немало интересного. Последние бои в Миишке покажутся им тогда заурядной трактирной потасовкой.

Лисила нелегко было поразить великолепием и пышностью, однако, переступив порог «Рябиновой рощи», он невольно замедлил шаг.

На белых стенах вестибюля висели огромные написанные маслом картины; все двери, оконные рамы, перила лестниц были из старого отполированного до блеска дерева — рябины, соответственно названию заведения. Повсюду были ковры с узором в виде листьев плюща или же с изображением лесных пейзажей. По коврам вальяжно расхаживали богато разряженные мужчины и женщины. Слева находилась обеденная зала, справа — игорная. Здесь играли в карты, кости, рулетку и еще в какую-то экзотическую игру, в которой резные костяшки двигали по доске, расчерченной квадратами. Широкая лестница напротив входа, ведущая на второй этаж, также была устлана зеленым ковром. Воображению Лисила представились роскошные апартаменты, которые никогда не будут ему по карману.

В толпе нарядных посетителей мелькали изредка слуги и пара-тройка рослых, крепко сложенных мужчин, одетых скромно, но опрятно. Эти люди не спеша прохаживались по вестибюлю или же стояли в дверных проемах, посматривая на то, что происходило в залах. На них не было ни мундиров, ни оружия — по крайней мере, с виду, — но одеты они были сходно, в белые рубашки и разноцветные штаны из добротной тонкой ткани.

Лисил остро ощутил себя жалким оборванцем, которому не место посреди всей этой роскоши. Не дожидаясь, пока его заметит ближайший охранник, он торопливо проскользнул в игорную залу.

Кое-кто из посетителей одарил его любопытным или же неодобрительным взглядом, но большинство их было поглощено игрой. За столом для игры в фараон сидело семеро игроков, и оттуда доносились ликующие и горестные возгласы. Игроки по большей части были средних лет и явно принадлежали к высшему обществу, а ставки во много раз превышали более чем скромную сумму, которой располагал Лисил.

Ноздри его защекотал запах трубочного табака, и, обернувшись, он увидел, что за столом у короткой стойки бара в глубине комнаты играют в «два короля». Красивая женщина лет сорока с небольшим перехватила его взгляд и улыбнулась. Лисил улыбнулся в ответ — как обязывали правила хорошего тона. Он направился к столу, и лицо женщины стало еще приветливей.