Флоренс так затряслась, что Фишер заставил ее сесть и обнял.

— Ш-ш-ш. Все будет хорошо. Сегодня утром я увезу вас.

— Он не выпустит меня.

— Он не может остановить вас.

— Может. Может.

— Он не сможет помешать мне.

Флоренс вырвалась из его рук и упала назад, ударившись затылком об изголовье кровати.

— Кем ты себя, черт возьми, вообразил? — прорычала она. — Может быть, в двенадцать лет ты и был большой шишкой, но сейчас ты дерьмо. Слышишь? Дерьмо!

Фишер молча смотрел на нее.

Мерцание в ее глазах выдавало перемену, как мимолетный свет на затененном облаками ландшафте. И тут же она стала собой снова, но не выплыла из амнезии. Это было внезапное жестокое всплывание на поверхность себя, с полной памятью обо всех гнусностях, которые пришлось перенести.

— О Боже! Бен, помогите мне.

Фишер прижал ее к себе, чувствуя, что ее тело и ум переполнены смятением. Если бы он сам мог проникнуть в нее, как какой-нибудь хирург, вырвать раковую опухоль и выбросить прочь. Но он не мог, у него не было на это власти и воли.

Он сам был такой же жертвой дома, как и она.

Фишер отодвинулся.

— Оденьтесь. Мы уезжаем.

Флоренс уставилась на него.

— Сейчас же.

Она кивнула, но это казалось движением марионетки под действием нити, которую дернул кукловод. Стянув одеяло, Флоренс встала и подошла к комоду. Фишер смотрел, как она достала из ящика какую-то одежду и направилась в ванную.

— Флоренс...

Она обернулась к нему. Фишер взял себя в руки.

— Вам лучше одеться здесь.

На ее скулах натянулась кожа.

— Мне нужно в туалет. Можно?

— Прекратите! — крикнул Фишер.

Флоренс так дернулась, что выронила одежду, и смущенно уставилась на него.

— Прекратите, — спокойно повторил он.

Она выглядела болезненно смущенной.

— Но мне нужно... — И не смогла договорить.

Фишер печально смотрел на нее. А что, если ею овладеет что-то в ванной и она причинит себе вред?

Он вздохнул.

— Не запирайте дверь.

Флоренс кивнула и отвернулась, потом вошла в ванную и закрыла за собой дверь. Фишер боялся услышать звук запирающейся задвижки, но, к своему облегчению, не услышал. Он встал и подобрал с пола выпавшую у нее из рук одежду.

Открылась дверь, и Флоренс вышла; Фишер облегченно обернулся. Не сказав ни слова, он протянул ей одежду и сел на постель спиной к ней.

— Говорите что-нибудь, пока одеваетесь.

— Хорошо.

Послышался шорох ночной рубашки, когда она снимала ее. Фишер закрыл глаза и зевнул.

— Вы хоть немного поспали? — спросила Флоренс.

— Посплю, когда вас здесь не будет.

— А вы разве не уезжаете?

— Не уверен. Думаю, я неуязвим, пока захлопнулся от этого дома и не борюсь с ним. Я могу остаться. И не испытаю никаких угрызений совести, получив сотню тысяч с банковского счета старика Дойча. Он не обеднеет. — Фишер помолчал. — Половину я отдам вам.

Флоренс ничего не сказала.

— Говорите, — сказал он.

— Зачем?

Ее тон заставил его обернуться. Она стояла у комода голая и улыбалась ему.

— Разденься тоже, — сказала Флоренс.

Фишер резко встал.

— Боритесь с этим.

— С чем? — спросила она. — С моей любовью к члену?

— Флоренс...

— Раздевайся. Я хочу насладиться. — Она злобно бросилась к нему. — Раздевайся, ублюдок! Ты же всю неделю хотел меня оттрахать, так сделай это!

Ей показалось, что его движение к ней выдало его интерес, и она набросилась на него. Фишер схватил ее за запястья и остановил.

— Боритесь с этим, Флоренс.

— С чем? С моим...

— Боритесь.

— Отпусти меня, черт!

— Боритесь!

Фишер так сжал ее запястья, что она вскрикнула от боли и ярости.

— Я хочу трахаться! — кричала она.

— Боритесь, Флоренс!

— Хочу трахаться, хочу трахаться!

Отпустив ее левую руку, Фишер со всей силы ударил Флоренс по лицу. Ее голова дернулась в сторону, и на лице отразилось потрясенное удивление.

Когда голова снова выпрямилась, он увидел, что Флоренс снова пришла в себя. Несколько мгновений она стояла, охваченная дрожью, и, разинув рот, смотрела на него. Потом опустила взгляд и, увидев свое обнаженное тело, пристыженно попросила:

— Не смотрите.

Фишер отпустил вторую руку и отвернулся.

— Оденьтесь, — сказал он. — Оставьте ваши сумки, я принесу их позже. Уйдем отсюда.

— Хорошо.

«Боже, надеюсь, все прошло», — подумал Фишер.

Его передернуло. А что, если ему не дадут вывести ее из дома?

* * *

7 ч. 48 мин.

— Еще кофе?

Лайонел вздрогнул, и Эдит поняла, что он, несмотряна открытые глаза, не до конца проснулся.

— Извини, я тебя напугала?

— Нет, нет.

Он пододвинул стул и, поморщившись, потянулся к чашке правой рукой, а потом левой.

— Прежде всего нужно показать кому-то твой большой палец.

— Я покажу.

В большом зале снова не слышалось ни звука. Эдит все это казалось нереальным. Произнесенные слова звучали фальшиво. «Яйцо?» — «Нет, спасибо». — «Ветчины?» — «Нет». — «Холодно?» — «Да. С радостью покину этот дом». — «Да, я тоже». Как будто диалог из какой-то самодеятельной театральной постановки.

Или все дело в напряжении, оставшемся между ними после прошлой ночи?

Эдит внимательно посмотрела на мужа Он снова витал где-то далеко отсюда, глаза его были пусты и взгляд устремлен в никуда. До завтрака он больше часа без остановки работал над реверсором, пока она дремала в кресле рядом. Теперь, по его словам, реверсор был почти готов. Эдит обернулась и посмотрела на аппарат через зал. Несмотря на внушительные размеры, было невозможно представить, что эта штуковина способна одолеть Адский дом.

Она снова повернулась к столу. Все сегодня утром словно сговорилось, чтобы вызвать у нее чувство нереальности, как у персонажа, вынужденного исполнять какую-то необъяснимую роль. Спустившись по лестнице, они с Лайонелом увидели бегущую по коридору к церкви кошку — бесшумную, быструю тень. Потом, когда Лайонел работал с реверсором, Эдит услышала какой-то звук и, очнувшись, увидела, как через зал идет престарелая пара с кофейником и накрытым подносом. Полусонная, Эдит молча уставилась на стариков, приняв их за призраков. Даже когда они поставили поднос на стол и начали расставлять тарелки, она не поняла, кто это такие. Потом вдруг до нее дошло, и, улыбнувшись собственному замешательству, она сказала: