Фишер ткнул пальцем в Барретта, и на лице его вдруг отразилось бешенство.

— Говорю вам. Я вам говорю! — выкрикнул он. — Сворачивайте это свое барахло. Не трогайте эту чертову машину, забудьте о ней! Проведите эту неделю, хорошо питаясь, отдыхая, ничем не занимаясь. А потом, когда наступит воскресенье, скажите старику Дойчу то, что он хочет услышать, и загребите свои денежки. Вы слышите, Барретт? Попробуйте что-нибудь еще — и вы мертвец, покойник.— Он посмотрел на Эдит. — Рядом с мертвой женой.

Фишер рывком обернулся.

— Черт, что толку стараться? Никто не слушает. Флоренс не слушает. Вы не слушаете. Никто не слушает. Что ж, умрите. Умрите! — Он запнулся. — Я единственный, кто выбрался отсюда живым в сороковом году, и я единственный выйду отсюда в семидесятом. — Покачиваясь, он двинулся через вестибюль. — Ты слышишь меня, Беласко, сукин ты сын! Я захлопнулся. Попытайся добраться доменя! Ничего у тебя не выйдет! Ты слышишь меня?

Эдит сидела, уставившись на мужа. Тот с тревожным видом посмотрел вслед Фишеру.

А потом взглянул на нее.

— Бедняга. Этот дом действительно сломал его.

«И он прав», — услышала она у себя в голове слова, но у нее не хватило мужества произнести их вслух.

Барретт, хромая, подошел, пододвинул стул и сел рядом с женой. Помолчав, он со вздохом проговорил:

— Он не прав.

— Ты так думаешь? — тихим голосом спросила Эдит.

Барретт кивнул.

— То, что он называет кучей хлама, — он улыбнулся этим словам, — ни больше ни меньше как ключ к Адскому дому. — Он поднял руку. — Ладно, признаю: кое-что из происшедшего мне не совсем понятно — хотя, будь у меня время, я смог бы это объяснить. — Барретт потер глаза. — Однако это не так важно. Человек управляет электричеством, не понимая его истинной природы. Конкретные свойства энергии, заключенной в этом доме, не так важны, как то, что я, — он указал на прибор, — что этот аппарат... может влиять на жизнь и смерть в нем.

Барретт встал.

— И это так. Я с самого начала говорил тебе, что мисс Таннер заблуждается в своих верованиях. И теперь говорю, что Фишер также ошибается. А завтра докажу свою правоту, не оставив ни малейшего сомнения.

Он повернулся и поковылял обратно к реверсору. Эдит посмотрела ему вслед. Ей хотелось верить мужу, но слова Фишера поселили в ней такой глубокий страх, что она ощущала его в крови, — холодный и едкий, пожирающий ее.

* * *

22 ч. 19 мин.

"...Дэниэл, пожалуйста. Ты должен понять. Ты просишь немыслимого. И сам знаешь это. Не то чтобы я не сочувствовала, я сочувствую. Я полностью открыла перед тобой свое сердце. Я верю в тебя и доверяю тебе. Ты спас мне жизнь. А теперь позволь мне спасти твою душу.

Ты больше не должен оставаться в этом доме. Помощь дарят, только если попросишь о ней. Поверь мне, Дэниэл. Есть люди, которые тебя любят и помогут тебе, если попросишь. У твоего отца нет власти остановить тебя, если ты разыщешь этих людей и примешь от них руку помощи. Дай им помочь тебе. Если бы ты только знал, какая красота тебя ожидает, Дэниэл! Если бы ты знал, как прекрасен мир за пределами этого дома! Разве ты хочешь сидеть в заключении в тоскливой клетке, когда снаружи тебя ждет вся красота вселенной? Подумай! Согласись! Не закрывайся от тех, кто рад помочь тебе. Попробуй, хотя бы попробуй. Они ждут тебя с распростертыми объятиями. Они помогут тебе, дадут утешение. Не оставайся в этих безрадостных стенах. Ты можешь освободиться. Поверь в это, Дэниэл. Поверь в это, и это сбудется. Прошу тебя. Поверь мне. Выпусти себя. Выпусти себя".

* * *

Она едва смогла встать. Еле дойдя до ванной, Флоренс умылась и неуверенными движениями сменила ночную рубашку. Руки и ноги были словно чугунные. Никогда в жизни она не испытывала такого нервного истощения.

Дэниэл не слушал. Он просто не слушал.

Флоренс вернулась в спальню и легла в постель. «Ладно, завтра», — сказала она себе. Рано или поздно он выслушает. Утром она возьмется снова. Флоренс упала на подушку и поморщилась от острой боли в ране на груди. Она лежала на спине, слипающимися глазами глядя в потолок, и думала: «Завтра».

И вдруг повернула голову.

У двери стояла какая-то фигура. Флоренс без тревоги посмотрела на нее. В фигуре не было никакой угрозы.

— Дэниэл?

Фигура приблизилась. В слабом свете из ванной Флоренс ясно увидела лицо: молодое, красивое, печальное, глаза полны отчаяния.

— Ты можешь говорить? — спросила она.

— Да.

Его голос звучал мягко, и в нем слышалось страдание.

— Почему ты не уйдешь?

— Я не могу.

— Но ты должен.

— Нет, без...

— Нет, Дэниэл.

Он отвернулся.

— Дэниэл...

— Я люблю тебя, — сказал он. — Ты единственная женщина, которой я говорил такие слова. Я не встречал таких, как ты. Ты так добра... так добра... добрее всех, кого я знал.

Он снова повернулся к ней, темные глаза внимательно смотрели на нее.

— Мне нужно... — Он прервался и, обернувшись к двери, испуганно проговорил: — Я поговорю с ней! И ты меня не остановишь! — Дэниэл снова повернулся к Флоренс. — Я не могу долго задерживаться, он не дает мне. Прошу тебя, пожалуйста, дай мне то, чего я прошу. Если меня выгонят из этого дома, а я не выполню...

— Выгонят? — насторожилась Флоренс.

— Ваш доктор Барретт имеет средство для этого.

Она ошеломленно уставилась на него.

— Ему известен механизм моего существования в этом доме, и он может меня изгнать, — сказал Дэниэл, — Но это и все, что он знает. А обо всем остальном — о моем сердце, моей душе, моих мыслях — он не знает, и ему нет дела до всего этого. Он собирается изгнать меня из одного ада в другой, как ты не видишь? Только ты можешь мне помочь. И если поможешь, сегодня ночью я покину этот дом. Пожалуйста. — Его голос стал затихать. — Если тебе хоть немного есть до меня дело, пожалей меня. Пожалуйста, пожалей...

— Дэниэл...

Несколько мгновений она слышала его жалобные рыдания, а потом в комнате все стихло. Флоренс смотрела на место, где он стоял.

— Ты же знаешь, я не могу, — проговорила она. — Пожалуйста, Дэниэл. Ты же знаешь. Ты знаешь, что я не могу.

* * *

22 ч. 23 мин.

Барретт, прищурившись, медленно взбирался по лестнице, его рука лежала на плечах Эдит. Он пытался не слишком опираться на жену и не стонать от боли. Эдит сегодня и так досталось, и в конце концов боль пройдет. Еще таблетка, хорошо выспаться ночью, и к утру он более или менее придет в себя. Можно потерпеть еще денек. Реверсор почти готов. Еще час работы завтра, и можно будет доказать собственную теорию. «После стольких лет, — подумал он, — окончательное доказательство. Что такое небольшая боль по сравнению с этим?»