Заданием нашей группы, состоящей из двух взводов и группы подрывников, которыми командую я, было организовать налет на небольшую, находящуюся посреди леса железнодорожную станцию Любомирская. Наш интерес к этой станции был вызван тем, что неподалеку от нее немцы организовали вырубку леса в промышленных масштабах и именно с Любомирской отправляли этот лес по железной дороге. Кроме того, сами немцы, не очень-то и желая мозолить себе руки на лесоповале, согнали на работы множество жителей окрестных деревень, включая женщин и детей. Но и охраняется этот объект соответственно своей важности — по донесениям разведки, вокруг станции организованы и пулеметные гнезда, и круглосуточное патрулирование железнодорожного полотна… Крепкий орешек нам предстоит.

— Ну, что скажешь? — Командир одного из взводов — Пантелеев — выжидающе смотрит на меня, пока я изучаю станцию.

Мы лежим на опушке леса, укрывшись в остатках еще недавно пышной, а теперь, с наступлением ноября, сильно поредевшей листвы кустов, и нам открывается просто шикарный вид на Любомирскую. Ничего особого собой станция не представляет — небольшая будка обходчика, недавно построенные два барака, в одном из которых — поменьше — судя по всему, разместились немцы, а в другом — рабочие, штабели подготовленных к отправке бревен и постоянное движение, словно в муравейнике. Как раз когда мы только подошли к станции, здесь началась погрузка леса на платформы только что подошедшего состава. Повсюду бегают немцы, несколько полицаев следят за тем, как подневольные работники грузят лес… С охраной на станции, судя по увиденному, все в порядке. Я заметил одну пулеметную точку. Еще одну мне показал Пантелеев. Вдоль полотна то и дело прохаживаются патрули. Но самое главное — лес вокруг станции — метров на сто в стороны от нее и около километра вдоль железной дороги — основательно расчищен. Даже пни выкорчевали! Уж не заминировано ли это свободное пространство? Времени проверить это пока не было.

— Хреново, — ответил я. — Если будем атаковать в лоб, то всех покосят пулеметы. Могут быть еще и мины.

— И с другой стороны железки, — вздохнул Пантелеев, — скорее всего, то же самое.

— А если ночью, в темноте, рвануть? — предложил я.

— Не пойдет. Видишь, вон там кучи дров лежат? Ночью они, скорее всего, зажгут костры для освещения.

Мы снова впились взглядами в станцию, прокручивая в голове различные варианты. А если по железной дороге? Двумя группами по обеим сторонам насыпи? Нет, так мы собьемся в стадо — будет просто мечта пулеметчика.

Свистнув, поезд потихоньку начал набирать ход. В сторону Александрии поехал, наверное, в Ровно.

— Слушай, давай-ка пару дней понаблюдаем, — предложил я. — Может, что-то придумаем. А то так, с наскока…

За следующие сутки мы выяснили о станции довольно многое, но никакого жизнеспособного плана составить так и не вышло. Охрану станции немцы несли исправно. Патрули вдоль полотна ходили часто. Пулеметные точки зорко следили за лесом. Как и говорил Пантелеев, на ночь зажигались костры, которые освещали все вокруг… С противоположной стороны насыпи — мы отправили нескольких бойцов на разведку — все было точно так же. Поезда на станцию приходили дважды в день — утром и вечером. Приходили порожняком, а уходили нагруженные лесом. Причем по разным направлениям. Кроме поездов, несколько раз в день через станцию проезжала мотодрезина с бойцами — видимо, так немцы проверяют, заминировано полотно или нет.

— Может, дрезину захватим? — предложил я, впервые увидев ее. — Переоденемся в немцев, откроем огонь, когда окажемся на станции. А остальные…

— А кто поедет? — не дослушав, перебил Пантелеев. — Во-первых, тех, кто будет на дрезине, перебьют за десять секунд. А во-вторых, остальные за это время добежать до станции не успеют. Да и пулеметы на дрезину никто разворачивать не будет — хватит и патрулей.

— А если взрывчаткой дрезину нагрузить? — Я задумался и покачал головой. — Нет, взрывчатки не хватит.

И еще одни сутки прошли зря. Лично я все это время, наблюдая за станцией, мечтал только о двух вещах — согреться и о бронепоезде. Однако бронепоезд к нам на помощь не спешил, а согреться было нечем — разводить костры вблизи противника мы не решались. Благо, хоть одет я был тепло…

На третий день погода испортилась. Небо затянуло черными тучами так, что стало непонятно — день сейчас или уже сумерки. Пошел мелкий, но густой дождь, превратившийся вскоре в ливень. Нет, решил я, засиделись мы уже здесь. Еще чуть-чуть, и ревматизм с радикулитом мне обеспечены. Или загнусь быстро — от воспаления легких. А станция так и дразнит нас, просматривающаяся как на ладони, но остающаяся неприступной. Блин, сейчас бы хоть пушку какую-нибудь…

Оставив бойца наблюдать за станцией, мы с Пантелеевым вернулись к остальным, ожидающим нас глубже в лесу. Придя в лагерь, я наскоро перекусил четвертью банки тушенки и собрал совет командиров.

— Слишком долго мы здесь сидим, — начал я, когда к нам с Пантелеевым присоединился командир второго взвода — Сижуцкий. — Надо что-то решать, а то нас или обнаружат, или замерзнем здесь к чертям собачьим.

— А если все ж таки в лоб напасть? — предложил Сижуцкий. — Ночью. С неба льет как из ведра — немцы костры не запалят. А мы по темноте…

— Точно! А шум от дождя скроет шум от нашего передвижения. — Пантелеев прямо воспрянул духом.

Только мне вдруг стало грустно. Почему я до такого не додумался? Слишком увлекся сказочными идеями — даже хотел предложить-таки захватить дрезину, оборудовать на ней из бревен огневую точку… А все ведь просто — дождаться подходящей погоды!

— Надо выяснить сектора обстрела пулеметных точек, — принялся я развивать идею Сижуцкого. — Если позиция крайнего пулемета не простреливается соседними, то отправим туда нескольких бойцов. Пусть они тихонько уберут расчет, а потом и мы так же тихо подойдем. Тогда сможем атаковать остальные пулеметные точки с фланга и те, которые по другую сторону насыпи, — с тыла.

— А если мины? — предположил Пантелеев.

— Пойдем по железнодорожному полотну. Его вряд ли минировали, а ночью там никто не ездит. У пулеметов стоят по три человека. Думаю, если пошлем человек пять, то хватит с запасом. Когда разберутся с пулеметчиками — пусть подадут какой-нибудь сигнал.

— А патрули? — спросил Сижуцкий.

— Подгадают момент, когда патруля рядом не будет, и нападут на пулемет. А потом разберутся и с патрулем. А какие еще варианты?

Остаток дня мы потратили на вылизывание плана. В итоге получилось рискованно, но хотя бы правдоподобно. Шансы на успех я оценил бы довольно высоко. По крайней мере, по сравнению с шансами варианта с захватом дрезины. Лишь бы дождь не закончился.

После полуночи мы уже лежали на рельсах и железнодорожной насыпи, меньше чем в двадцати метрах от крайней точки маршрута патрулей, и наблюдали, как пять бойцов медленно ползут вперед — к пулеметной точке. Напряжение, овладевшее нами, достигло пика, когда пелена дождя окончательно скрыла их из виду. Заметят или нет? Каждую секунду я жду выстрела, означающего, что наших ребят заметили, что теперь придется либо вступать в бой на ужасно невыгодной для нас позиции, стараясь прикрыть отход бойцов, либо уносить отсюда поскорее ноги. Блин, чего же они тянут-то… Умом я понимаю, что с того момента, когда я перестал видеть нашу передовую группу, прошла всего минута-две, но в животе все сильнее ворочается какой-то холодный, щекочущий ком. Немного расслабляет только то, что сам я слышу только шум дождя. Значит, немцы тоже не должны ничего услышать. А видимость… Я, например, в пяти метрах уже практически ничего не вижу.