С такою же мыслью, с какою водворены сюда крестьяне, надобно смотреть на многие постановления правительства, которое, не озабочивая себя трудным способом колонизации, помышляло заселить пространную к востоку Сибирь чрез устранение в нее преступников, гуляк беспаспортных и чрез попущение добровольных переселенцев из Верхотурского ведомства. Из числа таковых постановлений известны:

а) 24-й и 33-й пункты Новоуказных статей 1669 г., также милосердные указы Феодора III[111] о ссылке в Сибирь на пашню воров с семьями за одно и за два воровства, без отсечения рук и ног, равно и повинившихся в разбое без убийства, с отрезанием левого уха и с отсечением двух меньших пальцев на левой руке. Три указа, о которых речь идет, изданные при Феодоре в короткое время, свидетельствуют потомству, какими недугами тогда страдала Россия, не забывшая еще ужасной школы исторического злодея Стеньки Разина.

б) Указ 1686 г., которым повелевалось гулящих в Москве и пришлых людей без узаконенных видов штрафовать в первый раз 20-ю, в другой 50-ю, в третий 100 рублями, при невозможности же взыскания удалять их в Сибирь. Думать надобно, что такое повеление немало содействовало к пополнению городов сибирских, потому что нелегко в тогдашнее время было найти в кармане выкуп даже первой степени. В том же году даны 19 марта объезжим головам статьи, из которых 4-ю и 5-ю велено ссылать в Сибирь на вечное жилье кулачных бойцов и извощиков, на вожжах пойманных.

в) Особый наказ государев, нерчинскому воеводе 1701 года (от 1 февраля) данный, показывает, что тамошний край, вопреки обыкновенному мнению, полагалось заселить крестьянами, семейно бежавшими в Сибирь в больших толпах. Так, напр., в 1697 г. послано в Нерчинск беглых крестьян с женами и детьми 624 души; к сожалению, и третьей доли не дошло до места, как видно из помянутого наказа[112]. Ибо сибирские начальства, ограничивавшиеся одним казачьим надзором за переходом семей, не пеклись подавать пособия простодушным переселенцам, гибнувшим на Оби и Кети, худо обселенных. Отдавая дело сие как невозвратное на душу тогдашних воевод, не без удовольствия мы надпоминаем, что в происхождении переселенцев надобно искать изъяснение, отчего в нравах крестьян Нерчинского уезда и тамошних заводов доныне так прекрасно рисуется простота, добродушие, набожность и хлебосольство, несмотря на карымскую физиономию.

Вот указания на начала главнейшего заселения Иркутской губернии. Нет сомнения, что Лена от Усть-Кута, Колыма до Нижнеколымска равно и другие северо-восточные места, где завязалось русское племя, заселены больше или меньше преступниками, каковые были московские бунтовщики (1662), подделыватели противозаконной монеты и стрелецкие мятежники разных времен, не на службу посланные. В физиономии ленских жителей, которых не раз я видел, еще отливается какая-то безотрадность, сказывающая о жалком их происхождении. Если бы хотеть приписывать это климату, для чего же видишь лицо якута, полное свободы и живости?

4. Иркутск.

Что касается до Иркутска, это ясачное зимовье, постепенно обселявшееся сходцами промышленников и проворных людей, не замедлило, по важности положения среди бурят, превратиться в укрепление. Людное местечко состроило в замке Спасскую, сперва деревянную, церковь, с 1672 г. застроило Вознесенский монастырь, потом обнесло жилища свои стеною, все из дерева, и в 1686 г. получило действительное имя острога с правом управлять нарочитым округом насчет уездов Енисейского и Илимского. Остроги: Балаганский, Идинский, Верхоленский, слобода Бирюльская, в верху Лены, и впоследствии ос. Бельский приписаны к Иркутску вследствие грамоты от 21 апреля упомянутого года. Казалось бы, надлежало и острогам забайкальским (Верхнеудинскому и Селенгинскому) отойти от Енисейска в уездное ведомство Иркутска, но нет данных, чтобы утверждать это с достоверностию, тем более, что и самый Иркутск тогда состоял в областной зависимости Енисейска.

Через 26 лет казенного управления Иркутск представил послу Головину в 1687 и 1688 годах суда и способы к постепенной переправе за Байкал артиллерии, пороховой казны и 3 полков. Средоточная соседственность с Селенгою, Тунгускою и Леною, с тремя важными реками, открывающими пути к югу, западу и северо-востоку, с самого начала завещали Иркутску бесспорное значение в составе Сибирского Управления, несмотря на то, что низменная площадь, на которой уселся острог с селитьбою, есть речной намыв Ангары, известковый и холодный, едва ли к концу лета нагревающийся до +7° — 0°. Действительно, физическое положение этого места неважно: горизонт зрения перегорожен береговыми кряжами, с одним просветом к Тобольску, почва беспокойна по смежности волканических Байкальских гор, быстротекущая Ангара и Иркут безрыбны, одна Ушаковка дает легкую воду и целебное купанье. Ангара, говорят, прозрачная, но прозрачная, как душа холодная и едкая.

Пристань в горле, или истоке, Ангары, задвинутая береговыми хребтами с востока и запада, в виду Шаманского Камня, подле плещущейся волны Байкала, пристань Никольская, с песчанистым отстоем для судов, если бы и не знали ея прежде, в это время, конечно, вступила в свое назначение. Поспешим же за Байкал, чтобы поравняться историческою отчетностью с занятиями посла.

Забайкальская страна, раздвоенная Яблонным хребтом, набросанная по обоим его сторонам горами волканического образования, дикого и чудесного, содержащими разнообразные сокровища, попеременно ниспадающая в долины, как в цветники, пленяющие глаз растениями и деревьями, в которых видно больше обезьянства, чем подражания прозябаемости умеренных климатов, — страна, расчерченная негеометрически четырьмя большими реками, смотрящаяся в свои озера соляные или пресные, как в зеркала, если достойна естественной истории, то меньше ли достойна и истории житейской? Река Херулун, соседка Чингисовой молодости, и Харахорум[113], столица его, как хана и трех преемников, достойных крови фамильной, свидетельствуют, что страна Забайкальская, быв смежною, некогда пресмыкалась под их стопами. Потом до половины XVII столетия страна, по ею сторону хребта лежащая, слушалась 2 ханов халхасской системы, а остальная, Заявленная, отдыхала, как паровая земля, в руках ничтожных родоначальников. Россия, как уже читано, врезалась своею грудью в возвышенную средину их при смычке Байкальской группы с хребтом Яблонным; и, на Баунте осмотревшись, спустилась и протянула руку дружную, сперва за хребет, потом с оз. Иргена на долины онинские, селенгинские, на прибережье Забайкальское и под конец на плоскость Тунгусскую. Россия явилась среди забайкальских тунгусов и бурят колена монгольского с лучшим и благороднейшим правом, чем Батый на Волге или Днепре, явилась с предложением дружбы, торговли и благоустройства, с воззванием к истине от басней тибетских. Посему новейшая забайкальская история представляется в двух взглядах, в одном по сю сторону хребта Яблонного, или, по слову Птолемееву, Хоринского, и в другом — по ту сторону его.