— Сахар, — в одном чертовом слове максимум давления с его стороны.

Не рявкает. Вроде как негромко звучит. Однако я вздрагиваю. И… игнорирую.

Сама не знаю, чего добиваюсь. Смотрю на него и не двигаюсь.

— Сахар, Полина, — повторяет жестче.

Я сцепляю зубы — и вся реакция.

Тогда Миша подходит и с убийственным видом сам убирает ни в чем неповинную сахарницу в шкафчик.

Я… Я тянусь и достаю ее обратно. С грохотом опускаю на столешницу.

Сглатываю так громко, что у пролива Ла-Манш слышно. И решительно смотрю Непобедимому в глаза.

— Что ты делаешь? Что это за ребячество?

Звучит очень низко. Хрипло. Совсем рядом.

— При чем здесь ребячество? — мой голос волнами льется. И ломается. Но мне плевать. Не разрывая зрительного контакта, обманываю: — Мне он еще нужен. Возможно.

— Возможно?

Сейчас он выглядит злым. Выходят эти эмоции, словно темная грозовая хмара. Нависает надо мной. Потрескивает, предупреждает первыми ударами грома. Я судорожно тяну воздух и… не сдаюсь.

— Да. Возможно. Если чай покажется мне не сладким или… — очень громко дышу, без конца срываюсь, словно неопытный бегун на дальнем марафоне. Плевать. — Я могу захотеть вторую чашку чая.

— Остановись, — предупреждает с шумным выдохом и почти отворачивается.

Замирает боком ко мне. Не смотрит. Но и уйти не может.

— Ты же зачем-то шел за мной на кухню, Миша… — осмеливаюсь озвучить прилетевшие в голову мысли. — Зачем? Я не хочу останавливаться… Не сдерживайся…

Вижу, но не слышу, как он вдыхает. Мощная грудь раздувается. На выдохе Тихомиров тянется к сахарнице. Не знаю, что планирует на этот раз. Опережая, толкаю ее со стола. Пока звенит разлетающееся стекло и шуршит рассыпающийся сахар, на миг зажмуриваюсь. И в это же время чувствую, как Миша хватает меня за плечи. Сжимая до боли, приподнимает. Протаскивает так стремительно, что у меня голова кружится. В оцепенении скручиваюсь, даже не дышу, пока не ощущаю, как садит на столешницу.

Медленно разжимаю веки, чтобы тут же столкнуться с несущейся на меня бурей.

Темные-темные глаза Непобедимого.

— Чего ты добиваешься, Полина? — хлещет даже голосом.

До кровавых полос.

Плевать.

— Ты бесишься, Тихомиров?

— Бешусь.

— Выдавай. Так, чтобы я почувствовала, — шепчу задушено и пылко.

— Сейчас, блядь, почувствуешь, — рычит в ответ.

Я содрогаюсь. И, закрывая глаза, сама к его губам приникаю. Высовывая язык, почти невесомо прохожусь. Непобедимого ощутимо перетряхивает.

— Щекотно? — говорю еще тише. Не могу громче. Выдерживая тяжелый взгляд, готовлюсь принять гораздо больше. — Или приятно? — надеюсь на это все-таки. Но Тихомиров молчит. Не двигаясь, предупреждает только зрительно. Да, я все понимаю. И провоцирую, чтобы рвануло. — Миша? Миша-Миша… — обвивая руками, прижимаюсь грудью. — Миша-Миша… — касаюсь губами шеи, уха, подбородка. — Миша — Миша…

И он срывается.

Издавая какой-то неописуемо-мужественный, грубый и короткий звук, задирает мое платье. При виде чулок, на секунду замирает. Распаляется еще сильнее — ощущаю. Даже трусы с меня не снимает. Распуская ремень и стаскивая свои брюки, просто сдвигает тонкую полоску в сторону. Трогает пальцами, чтобы убедиться, что я готова.

А я готова.

Чувствую я. Чувствую он. Оба слышим — хлюпает.

— После него? — хрипит Миша.

— Не скажу, — выдыхаю оскорбленно и вместе с тем немного испуганно.

— Что значит, не скажешь? Отвечай, — сечет голосом воздух.

И меня заодно.

Вздрагиваю раз, второй, третий… Дальше не считаю. Жмусь к Тихомирову ближе. Обвиваю ногами. Касаюсь губами подбородка.

— Миша, пожалуйста…

— Что, пожалуйста?

— Ласкай меня, пожалуйста…

Вижу, как сглатывает. Целую выступающий кадык. Прохожусь по нему языком. Ловлю мурашек. Ладонью член его нахожу. Нетерпеливо и чересчур сильно сжимаю.

Непобедимый отшатывается и что-то неразборчиво хрипит. Сразу же обратно ко мне подается. Перехватывая руками плечи, крепко стискивает.

— Ответь на мой вопрос, Полина, — требует резко.

Заставляет смотреть в глаза.

— Какой?

— Была с ним? — выдыхает, будто ломает себя.

— Нет!

Шумно тянет воздух, отводит взгляд, а потом, вновь прикладывая меня жгучим взглядом, вдруг громко рявкает:

— Тогда, что за ебучее послание ты мне, мать твою, оставила?! На хрена?!

«Я люблю тебя. Но, если ты такой осел, вполне могу любить кого-то другого», — машинально воскрешаю в памяти.

Черт возьми, он все-таки увидел… Смущаюсь и прихожу в ужас. А потому так же громко ору.

— На хрена? — и этим выкриком лишь часть терзающих меня эмоций выдаю. — Может, потому что ты робот, и без провокаций вытащить из тебя человека невозможно?! Может, поэтому?!

— Да твою ж мать, Полина!!! — хрипит и с силой встряхивает меня.

В глазах все расплывается. Следующее что я чувствую — Миша дергает меня и входит. Задыхаюсь, на мгновение замираю, а потом мелкой-мелкой дрожью впускаю напряжение.

Тихомиров и не пытается сделать что-то для того, чтобы я расслабилась. Раскрывает мои бедра шире и вколачивается. Сам за этим процессом наблюдает — замечаю, как только проясняется видимость. Тоже смотрю — потрясает. Стону и резко торможу этот звук, когда сталкиваемся взглядами.

— Миша-Миша… Миша… — тянусь, чтобы прильнуть и поцеловать.

Он хрипит что-то прямо мне в рот. В ответ набрасывается. Жестко мнет ладонями мои бедра, ягодицы… Толкается навстречу сильными и глубокими толчкам. В какой-то момент припечатывает, будто намертво. С опозданием понимаю, что кончает. Пульсирует горячо, распирает и наполняет до краев. Стонем вместе, когда я содрогаюсь и выдаю со своей стороны ту же ритмичную дрожь. Сжимаю его плоть, забираю себе удовольствие.

Когда падаю Мише на грудь, он пошатывается. Но быстро ловит равновесие. Обнимает уже иначе. Как и в наш последний раз ласково и как-то спокойно. Хотя сердце все еще неспокойно. Тарабанит и у него, и у меня. Чье громче? Невозможно определить, потому что они сливаются.

— Миша… — шепчу чуть позже. Голос тихо и рвано звенит. — Миша…

Снова в голове фатальный вопрос горит: «Что мы делаем?» Только озвучить его я до сих пор не могу.

Тихомиров подается назад, и мне приходится его отпустить. Член с влажным звуком покидает мою вагину. И… секунду спустя мы с Непобедимым наблюдаем, как из меня капает его сперма. Я загораюсь от стыда еще до того, как мы сталкиваемся взглядами. А уж, когда сталкиваемся — кажется, что не только шум в голове слышу, но и какой-то инопланетный звон. Все скапливается и взрывается.