Уго – типичное воплощение мелкого мафиози, презираемого всей элитой и честными людьми Колумбии. Ему двадцать пять лет, у него наглый взгляд, очень смуглая кожа, его рост метр шестьдесят, на шее семь золотых цепей, четыре – на запястьях, а на обоих мизинцах – перстни с огромными бриллиантами. Он абсолютно уверен в себе, выглядит счастливым, броским и очень приятным. С момента встречи мы с ним отлично поладили, но еще больше симпатизируем друг другу после фразы:

– Вирхиния, ты невероятно элегантна! Едешь в Рим? Оказалось… мне срочно нужен кто-то с безупречным вкусом, чтобы убедить владельца Бриони послать портного с миллионом образцов ко мне в Кали и снять мерки, поскольку я хочу заказать двести костюмов и триста рубашек. Не обидишься, если я сразу дам тебе аванс в десять тысяч долларов за подобное беспокойство? И, кстати, кто снабжает тебя драгоценностями, в которых ты блистаешь на обложках журналов? Хочу накупить целую кучу для своих божественных девушек! Не таких, как ты, конечно…

Я с удовольствием соглашаюсь оказать ему услугу, пообещав привезти в подарок несколько пар обуви от Гуччи. А так как хочу, чтобы все были довольны, то забываю о краже чемодана Пабло и посылаю Уго к Карле и Беатрис, чтобы они помогли ему усыпать подруг бриллиантами и рубинами, заработав на этом небольшое состояние. Все очарованы Уго и его огромным эго. Мы дали ему прозвище El Niño[144]. Не остался в стороне и покоренный его состоянием молодой президент «Западного банка», который раньше считал «королей наркотрафика» из долины «грязными мафиози». Когда El Niño стал другом выдающегося банкира, тот решил, что для его панамского филиала Уго Валенсия – подходящий успешный предприниматель, а не «отвратительный наркоторговец», как Хильберто Родригес, сотрудничающий с банками-конкурентами в Колумбии и Панаме.

Перед тем как уехать в Мадрид, я заезжаю в Рим, чтобы встретиться с Валерио Ривой и продюсерами Чекки Гори, которых нигде нет. Но претендент на роль сценариста фильма «Колумбийский Робин Гуд» приглашает меня на воскресный обед на даче Марины Ланте де ла Ровере[145]. По слухам, она была подругой президента Турбая, дяди Анибала, который теперь представляет Колумбию в качестве посла в Ватикане.

На следующий день Альфонсо Хиральдо в ужасе показывает мне одно из главных ежедневных изданий, комментирующих мое интервью, где Валерио Рива выставил меня в качестве «любовницы латиноамериканских магнатов». И пока мы снова идем за покупками по улицам Кондотти, Боргонона и Фратинья, мой близкий друг, убежденный католик, просит исповедаться ему во всех грехах:

– Любимая, скажи мне наконец, кто они? Если те четверо, которых я знаю, магнаты, то я – кардинал Брунея! Только не говори мне, что твой дружок, хозяин сотен пони и тысячи аппалуз вдруг оказался владельцем стада жирафов, десятка боевых слонов и собственной армии! Ты на пути к гибели. Мы должны срочно пойти пообедать с принцем. Есть у меня один друг, Джузеппе, его замок в Палермо снимали в фильме «Леопард»[146]. Там останавливается королева Изабелла, когда едет в Сицилию.

Смеясь, я заявляю, что обладаю даром Мидаса[147]. Это заметно по журналам со мной на обложке и по любимым мужчинам. Однако мои бывшие вошли в список пяти самых богатых людей Колумбии без моей помощи, благодаря своим заслугам. Успокаивая Альфонсо, я уверяю, что уже бросила дикаря с пони и зоопарком, в Мадриде меня ждет владелец двух банков, очередной мультимиллионер, выращивающий чистокровных лошадей и першеронов, семья которого, согласно «Forbs» и «Fortune», – на шестом месте среди богатейших семей мира.

– Лучше и не придумаешь, «Пончо»!

Он спрашивает: «Костюмы от Бриони – для банкира?» – элегантные мужчины всегда одевались на Сэвил-Роу.

– Нет-нет-нет, оставь английских портных «Солнечному» Мальборо, Вестминстеру и Хулио Марио. Это – всего лишь услуга, которую я обещала El Niño из Кали, новоиспеченному нуворишу с толпой пятнадцатилетних девушек. Он – полная противоположность непослушному жеребенку, которому была абсолютно безразлична роскошная одежда, золотые часы и «бабские» шмотки.

Когда я рассказываю управляющему Бриони о щедрости El Niño и сотен его коллег, о легендарной красоте женщин в Кали, слабости моделей к итальянцам, работающим в мире высокой моды, невероятно элегантных специалистах по производству сахара из долины Каука, дискотеках в Кали, где танцуют сальсу, и климате соседнего Пансе, у него глаза на лоб лезут. Он утверждает, что я – сама Дева, усыпает меня подарками и бронирует билет в первый класс компании «Alitalia» на следующее воскресенье.

Мы с Альфонсо и принцем Сан-Винченцо обедаем на террасе в «Hassler», откуда в полдень Рим кажется облаченным в золотистую ткань, плывущую по старинному городу, окутанному вечно розоватой дымкой. На входе в ресторан все веселятся: сестры Фенди[148] справляют день рождения одной из них. Интересоваться у сицилийского принца о коза ностре – то же самое, что спросить немца о Гитлере или колумбийца о Пабло Эскобаре. Поэтому я принимаю решение поговорить с Альфонсо и Джузеппе о Лукино Висконти и съемках «Леопарда». Когда, прощаясь, очаровательный принц приглашает меня проехаться в выходные по Эмилии-Романья[149], я отвечаю, что, к сожалению, в пятницу должна быть в Мадриде, поскольку на следующей неделе мне необходимо вернуться на работу.

В пятницу я ужинаю с Хильберто и Хорхе Очоа в ресторане «Zalacaín» – «Салакаин», в 1984 году – лучшем ресторане Мадрида. Оба при встрече светятся от счастья, узнав, что ради них я отклонила приглашение принца, и слушают мои истории. А я рада слышать, что они отошли от дел и думают вложить свои огромные капиталы в предметы роскоши: выращивание боевых быков, недвижимость в Марбелье и не собираются растратить их на гиппопотамов и тысячные армии наемных убийц, вооруженных винтовками «R-15». Имя конкурента Хильберто и союзника Хорхе совсем не упоминается, словно его и не было. Однако, по какой-то необъяснимой причине, тревожное присутствие Пабло нависло над скатертями, чувствуясь в этой сибаритской атмосфере. Материализовавшись, оно могло бы засунуть нас в ускоритель частиц и запустить ядерный синтез.