— Любой другой я побоялся бы испортить такое радостное настроение, но ты сильная, Оксана, ты поражаешь меня каждый раз этой силой и решимостью. Поэтому я не буду тянуть и скажу тебе то, что заставит тебя страдать. Но и скрывать это я больше не имею права. Ты всё равно узнаешь.

Подобное предисловие напугает кого угодно, и я начинаю трястись в ознобе, и мне не становится легче, когда Арслан рассказывает мне страшную тайну, которую хранил Гена.

Какое-то время смотрю в одну точку, с силой проткнув кожу ладоней ногтями. Арслан разжимает мои руки и целует израненную кожу. Жалеет меня так трепетно и нежно, и так правильно своевременно молчит, давая мне скорбеть по матери, отчего мое сердце разбивается вдребезги.

— Уже ничего не изменить, — шепчу я ему в шею, повиснув снова в объятиях, как будто у меня нет никаких сил двигаться, как будто я навсегда останусь такой — зареванной и будто разваливающейся на части.

Но спустя какое-то время начинаю двигаться, думать, жить. Арслан не дает мне снова утонуть в беспамятстве. Заботливо моет в душе, как маленького ребенка, вытирает, одевает в халат и даже сушит волосы. Это так непривычно и настолько приятно, что я хочу отплатить тем же. Сделать приятное ему. Зову его к себе, стягивая халат и бросая его на пол в ванной. Она точно такая же, как была в тот первый раз, когда я торговала собой ради возможности остаться в этом доме.

Но мы — другие. Совершенно изменились.

Настоящие, любящие, иные, искренние. Живые. Оба одинаково отдаем и в равной степени получаем. Обмениваемся завораживающей энергией, которая рождается только между любящими друг друга людьми. Уверена, Арслан не скоро скажет мне эти слова о принадлежности друг другу, но любовь уже искрится между нами.

Я ее чувствую, будто она живая субстанция.

В каждом движении, поцелуе, в каждой ласке. Она повсюду. И именно благодаря ей мы сейчас именно в этой точке, которая казалась нереальной буквально несколько дней назад. И оттого всё происходящее кажется чудом. Скорее всего, это оно и есть.

— Мама, а когда родится гномик? — в какой раз спрашивает Лиза, кладя маленькую пухлую ладошку на мой округлившийся живот. Хочет забраться на руки, вижу по глазам, но на девятом месяце поднимать дочку проблематично.

— Скоро, котенок, совсем скоро, — с улыбкой глажу вихрастую макушку и вперевалку направляюсь вместе с дочками к деревянной широкой качели. Держу их за руки, наслаждаюсь самыми простыми прикосновениями. Добротное дерево даже не скрипит под нашим общим весом, сделано Хакимом на славу. Этот мужчина на все руки мастер. И с лошадьми умело управляется, и собак дрессирует на радость детям, и по хозяйству всё успевает.

Никогда не знавшая настоящего отца, я привязалась к этому спокойному тихому человеку, покорившему своей мудростью и жизненным опытом.

Мы живем в поместье уже девять месяцев. Долгих и в то же время пронесшихся со скоростью света.

Вечерняя прохлада заставила нас с дочками прижаться друг к другу покрепче. Катание на деревянных качелях как-то незаметно полюбилось нам троим и стало неизменным ритуалом.

Я отчетливо помню, как впервые ступила в ворота имения и увидела эти качели, тут же вообразив, как буду на них сидеть со своими дочками и смотреть на звезды. В те непростые времена я даже подумать не могла, что возникшая в одно мгновение мечта скоро воплотится в реальность.

Ничего не предвещало счастливого исхода событий. Но, наверное, если ты очень сильно чего-то желаешь, то кто-то свыше, тот, кто присматривает за тобой и за всем миром, исполняет твои заветные желания.

Со временем я приняла чужую веру, рассудив про себя, что Бог или Аллах — это всего лишь разные имена одних и тех же высших сил, которые подарили мне безмерное счастье. С моей стороны должна быть какая-то благодарность. Смена веры не прошла безболезненно, я не была чересчур набожной, но всё же не задумывалась о настолько глобальных переменах в жизни, как совершенно иное вероисповедание.

Примирило меня то, что семья Арслана не требовала от меня внешних проявлений мусульманства. Для них важен был факт принятия с моей стороны. И я пошла навстречу, сразу же перешагнув огромную пропасть, которая преграждала мне путь к родным любимого человека.

Копошение в траве привлекло мое внимание, и я вздрогнула, когда мои непоседы спрыгнули на землю и побежали посмотреть, кто там затаился. Я тоже встала, неуклюже ступая за дочками.

— Мама! Иди скорей сюда! — звонким голоском позвала Лиза, активно размахивая рукой. — Смотри, тут котенок.

— Какой еще котенок? Откуда?

Нахмурившись, я прошла вперед и действительно обнаружила в траве неловко переставляющего лапки черного котенка с белыми ушами. Очаровательный малыш жмурил голубые глазки и жалобно мяукал.

Зарина наклонилась, чтобы взять котенка, и уже протянула руку, и тут до меня дошло: сейчас же появятся собаки и свирепо растерзают зверька! Откуда он только тут взялся?

— Зарина, подожди, я сама его возьму.

По мере возможности стремительно я переместилась к маленькому комочку шерсти и подняла его на руки, котенок тут же вцепился в платье крупной вязки, в которое я была одета. Конечно, оставит зацепки, но я по этому поводу не стала переживать. Главное — спасти малыша.

— Можно погладить? — заканючили дети, и я позвала их в дом, оглядываясь назад и не видя за спиной ни Хакима, ни его верных псов. Странно, ведь он буквально недавно гулял с ними в отдалении, как и каждый вечер, который мы проводили в ожидании Арслана.

Он много работал, также разбирался с Юсуповыми и Вересовыми, категорически запретив мне принимать участие в процессах, как только мы узнали о беременности. Она случилась сразу же, с первого или второго раза, сделав нас обоих счастливыми ждущими родителями.

С тех пор я оберегала себя от плохих эмоций, хотя сделать это было достаточно сложно.

Как бы Арслан ни старался, оградить меня от всего не получилось.

Было несколько судов, на которых я давала показания. Суд над Геной, который закончился его немедленным перемещением в камеру. Суд над тетей Валей с ее батальоном адвокатов, чью достаточно неплохую защиту с трудом, но смяли адвокаты Бакаевых. Как и в случае с Юсуповыми, за свою правду бились не люди, а их капиталы.

Это сейчас уже практически всё позади, а тогда, во время заседаний, я заново переживала свою боль, свою скорбь, свои страдания, вынужденная встречаться лицом к лицу с людьми, которые меня ненавидели по-черному.

Я боялась сглаза, боялась мести и несправедливого суда, подкупленных судей, собственного приговора.

Больше всего я боялась потерять детей. На фоне этого шумиха в СМИ казалась назойливым комариным жужжанием, не более.

Чтобы не сойти с ума, я научилась отгораживаться от всего мира в доме, с которым так быстро и незаметно сроднилась. Рядом с родными и любимыми.