Я с нетерпением ждал единственного выходного, чтобы как следует выспаться и дать отдохнуть сильно болевшей спине. Борька звал на рыбалку, но я отказался; у меня была только одна мечта — глубокий, восстанавливающий сон. И вот я наконец завалился в кровать, вытянул ноги, закрыл глаза и увидел

Третий сон

Сначала снились чудовища — лязгающие заводские машины, изрыгающие яркие пластиковые упаковки. Но потом железные монстры отступили, кошмарные видения прекратились и мне показали теперь уже настоящий сон.

Я в Питере. На улице монотонный дождь, небо серое, настроение грустное — северный сплин. Сижу в кафе. Передо мной рюмка коньяка, чашка кофе, в пепельнице догорает сигаретный окурок. Пить не хочется. Грустно, но грусть сладкая, приятная. Предвкушаются приключения. Дверь в кафе открывается и забегает мокрая, как курица, девчонка. Может, и не девчонка, может, ей лет сорок уже, не важно это. Она тощая, темные волосы небрежно собраны в хвост, на теле есть татуировки, во сне я их не вижу, но точно знаю — они есть, да и вообще вся она хулиганистая какая-то, на Гавроша смахивает. Она кидает рюкзак на стул рядом со мной, заказывает кофе и в ожидании его нервно курит, с интересом и в упор рассматривая меня. Через несколько минут мы, не дождавшись кофе, уже мчимся в такси на Петроградскую, где у меня якобы снята комната в коммуналке.

Ленка (а может быть, Наташка) сидит рядом со мной на заднем сиденье автомобиля. Мы жадно целуемся, руки наши изучают на ощупь половые органы друг друга. Меня радует, что волосы на ее лобке пострижены, и пизда у нее влажная. Здоровая, истекающая соками, узкая пизда (я палец уже туда засунул, проверил). «Водила» с завистью поглядывает на нас в зеркало, на сиденье рядом с ним лежит наша сумка, в ней свежая парная свинина, несколько бутылок вина, мягкий хлеб, зелень. Мы едем пить и трахаться!

На Петроградке мы, не снимая мокрых курток, проходим в кухню, кидаем на раскаленную сковородку крупнопорезанное мясо, символично его обжариваем, внутри остаются кровь и сок. Хлеб мы разрываем руками — так вкуснее. Зелень едим целыми пучками, вино пьем прямо из бутылок. На ужин уходит десять минут, потом мы падаем в кровать.

Секс — это не слюнявые, нежные поцелуи. Неуверенные мягкие поглаживания не прокатывают во время настоящей, искусной ебли. Секс — это важнейший, серьезнейший процесс, и подходить к нему нужно ответственно и честно — всего себя отдавать, и душу, и тело. Ну и от партнерши, конечно же, забирать всю ее энергию. Во время этого таинства (секс я имею в виду) совершенно недопустима обывательская пошлость. Никаких сюси-пуси, никаких «Зайчиков» и «Котиков». Хуй должен называться хуем, пизда — пиздой. Мат ведь является мощнейшим эрогенным средством. Хуй — это очень коротко, точно, красиво звучит, сексуально: хуй! Слово «пизда» не менее прекрасно, а всякие эрзацы типа — фаллос, половой член, вагина, женский половой орган — это стерильные, невыразительные наборы букв. И совсем уже дикое название — пися… Что еще за пися?! Как будто это самая важная функция половых органов — писать.

Ну так вот, наеблись мы с Ленкой (условно я ее так называю, во сне не было конкретизации имени), покурили впервые за несколько часов, допили вино и завалились спать. Утром никуда не нужно вставать, никакого молочного завода не существует, да и сам Израиль показывают только по телевизору. Утром мы с Ленкой проснемся, будем долго валяться в постели, курить, пить кофе, а потом вылезем в город, сходим на фотовыставку, просто поболтаемся по улицам.

Но тут проклятый, ебаный, сучий, педерастический будильник зазвонил — 4.30 утра. Поднялся я с кровати, ополоснулся под душем и поехал на конвейер, на каторгу…

* * *

Может ли человек десятилетиями работать по двенадцать часов в день и быть при этом довольным своей участью? «Может», — уверенно отвечаю я. Попался мне один такой на заводе. Звали его Халиль. Жил этот счастливый человек в арабской деревне и никогда ее не покидал, исключением были ежедневные поездки на молочный завод, где он работал уже двадцать шесть лет.

— Халиль, ты в Тель-Авиве-то был хоть раз? — спрашивал я.

— Когда же мне ездить, я работаю! — гордо отвечал ударник производства.

Машины наши стояли рядом и поэтому мы много общались. Я рассказывал ему что-нибудь, а он не верил ни единому моему слову. «Врешь, так не бывает, ты все это придумал», — такими возгласами он частенько прерывал мои монологи. А знаете, о чем я ему рассказывал? О посещении зоопарка… Халиль был твердо убежден, что кроме домашней птицы, овец и коров, других животных в природе не существует. По телевизору он смотрел только розыгрыш номеров лотерейных билетов, Халиль был страстным игроком и не пропускал ни одного тиража.

— И что же ты будешь делать с выигранными деньгами? — интересовался я.

— Куплю еще билетов.

— Ну, а когда выиграешь очень много денег?

— Куплю молочный завод, найму на работу евреев, а сам буду сидеть дома, пить кофе, курить кальян и играть в лотерею, — искренне делился своими планами Халиль.

Монотонная работа, еда, сон… Даже водки нормально выпить нельзя: утром вставать в половине пятого. Чтобы хоть как-то разнообразить свою жизнь, я все-таки решил пожертвовать сном и в выходной день поехал с Борькой и Сергуней на морскую рыбалку. Присоединился к нам еще и Сергунин папаша, недавно прибывший в Израиль на ПМЖ (постоянное место жительства).

— Папа привез с собой сто тысяч долларов, — конфиденциальным шепотом сообщил мне Сергуня.

Толик (так звали папашу) оперировал другой суммой — двести пятьдесят тысяч долларов. Оба врали.

Ехали мы на крайнюю северную точку израильского побережья. Борьке авторитетные люди сказали, что там успешно ловится пеламида — морская рыба, похожая на привычную нам скумбрию, но значительно крупнее и, как утверждают специалисты, намного вкуснее.

— С Серегиной матерью я развелся тридцать лет назад, но видишь, как судьба распорядилась — через столько лет мы с сыном опять вместе, — радостно болтал Толик. — А сейчас у меня жена — его ровесница. В рот потрясающе берет!

При этих словах Сергуня покраснел и смущенно улыбнулся, но Толик ничего не заметил.

— Почему, интересно, водка в морозильнике остается жидкой, а вода не только превращается в лед, но еще и бутылку разрывает, — вслух размышлял младший Гофман.

— Сергуня, ты же водила! Антифриз — знаешь, что это такое? Температура замерзания у спирта намного ниже, чем у воды, поэтому водка в морозилке и не превращается в лед, — объяснил Борька. — А чего это тебя вдруг интересует?

Оказывается, отец и сын Гофманы выжрали вчера спрятанную в морозилке бутылку водки, а чтобы им не попало от жен, налили в пустую бутылку воды, закрыли ее и положили на место. Она, естественно, лопнула, и их обман обнаружился. Жены физику знали немного лучше и сразу догадались о подлоге.

Незаметно, за разговорами мы добрались до места. Насадкой для пеламиды были выбраны моллюски, которые образовали на прибрежных камнях обширные колонии. Они жили в пирамидальных, одностворчатых раковинах и плотно прилипали к камням, оторвать их можно было только с помощью ножа, просунув лезвие под край раковины. Мы быстро наковыряли достаточное количество моллюсков и наживили крючки. Спиннингами, оснащенными безынерционными катушками, мы закинули снасти далеко в море. Борькины «авторитетные люди» оказались дезинформаторами — ни одна пеламида не попалась нам на крючок, зато хорошо клевали бычки разных видов и цветов — почти черные, попадались коричневые, некоторые были с причудливыми выростами.