— Не трогайте его, — сказала Джинни, когда они направились к Питеру. — Пусть он сам встанет. Ему не убежать от вас; вы позаботились о том, чтобы он едва мог идти с вашими трусливыми…

— Тихо, Джинни, — прервал ее Питер, с трудом вставая и опираясь на стену. Она подошла, чтобы поцеловать его. Обняв его, она вложила в этот жест всю свою любовь и дружбу. — Молись, чтобы смерть моя была легкой, Джинни, — сказал он, наконец, отстраняя ее от себя. — Это все, что теперь мне осталось. — Собрав остатки сил, он без посторонней помощи вышел из комнаты.

Джинни стояла в холодной, пахнущей смертью комнате, заливаясь слезами. Душа ее была полна горя и ужаса. Джек Рединкоут что-то пробормотал и указал на дверь. Она прошла мимо него, вышла во двор и направилась к отряду, Алекс и его офицеры ждали ее.

— Будьте вы все прокляты! — сказала она звонким голосом, дошедшим до каждого, кто был в этот момент во дворе. — Не существует такой цели на земле, которая могла бы оправдать такую резню. — Оседлав Джен, она повернула лошадь и галопом понеслась к воротам.

— Пропустите ее, — крикнул Алекс часовым, которые хотели было преградить ей путь. — Следуй за ней, Джон, не упускай из виду. — Адъютант вскочил в седло и поскакал вслед за Джинни. Алекс обернулся и посмотрел на стоявших рядом молчаливых мужчин. — Да простит нас всех Господь, — тихо сказал он, вскочил на Буцефала и отдал приказ выступать.

Джинни неслась галопом по улицам Гилфорда, не разбирая дороги. Жители при виде этой сумасшедшей скачки прижимались к стенам домов. Дикон следовал за ней более спокойно, но так, чтобы держать ее в поле зрения, гадая, что же ему делать, когда она решит остановиться, — если это вообще произойдет. Вернется ли она с ним добровольно? Или ему оставаться при ней, пока полковник не придет на выручку?

Постепенно Джинни начала понимать, что за ней кто-то едет. Необузданный гнев и боль, которые побудили ее кинуться прочь, утихли, как и следовало ожидать, и она опять начала осознавать, где находится. Она осадила Джен, с раскаянием заметив взмокшую шею кобылы, капли пены у закушенных удил, вздымающиеся бока.

— Ох, Джен, прости меня, — прошептала она, наклоняясь вперед и гладя ее шею. Следовавшая за ней лошадь тоже сбавила шаг, и Джинни оглянулась через плечо, увидев примерно в тридцати шагах встревоженного Дикона. — Сейчас я плохая компания, Дикон, но если хочешь подъехать, я не укушу тебя.

Дикон приблизился к ней. Облегчение было написано на его открытом лице.

— Думаю, нам нужно вернуться в отряд, когда вы будете готовы к этому.

— Ты ведь сторожевой пес полковника, да? — заметила Джинни тоном, показывающим, что ей в общем-то все равно. — Ну так я не хочу вновь доставить тебе неприятности, поэтому, раз тебе велели привезти меня обратно, нам лучше вернуться.

Дикон обиделся.

— Полковник не сказал, что я должен привезти вас. Я только должен был не упускать вас из виду. Если вы не хотите возвращаться, мы не поедем.

— И куда же, по-твоему, эта дорога приведет нас? — поинтересовалась Джинни с коротким смешком. — Туда, где кончается радуга, если повезет. Были времена, когда в это верилось. Детские мечты! Но мы живем в мире взрослых людей, так, Дикон? В мире, где зло вместо справедливости шагает по земле; где людей избивают, мучают и убивают потому, что они придерживаются другого мнения.

Дикон молчал, страшно сожалея, что ему поручили такое задание. Он не знал, что ответить ей, как утешить. Это дело полковника, и после сегодняшнего утра было ясно, что полковник знал, как это сделать. В последние дни Дикон был озадачен высказываниями майора Бонхэма и других офицеров. Сейчас их слова стали понятны. Отношения между его полковником и госпожой Кортни были не такими простыми, как ему казалось.

— Поехали, Дикон. Пора возвращаться в этот мир. Я больше не буду задавать тебе вопросов, на которые нет ответа. Ты знаешь свой долг, так ведь? Если не задаешь вопросов себе, то не стоит ожидать, что сможешь ответить на вопросы других.

Она развернула Джен на обрамленной живой изгородью дорожке. Утренний воздух был напоен мирными, повседневными ароматами жимолости и роз, скрашивая присутствие человеческих пороков. Дикон, чувствуя себя так, словно его каким-то образом упрекнули за ошибку, о которой он ничего не знал, последовал за ней. Они молча вернулись в город, направились по лондонской дороге и вскоре нагнали отряд. Миновав ряды солдат, они достигли головы колонны, Джинни тут же почувствовала, что офицеры избегают смотреть на нее, и вспомнила, как проклинала их на площади у казарм, и вся бурная, унизительная сцена с солдатами вновь всплыла перед ней с ужасающей ясностью.

Но она не будет стыдиться вспышки, которая была совершенно оправданна. Джинни, однако, не осознавала, что каждый из них боролся со своим смущением, с внезапно проснувшимися сомнениями в отношении участия в этой жестокой войне.

Только Алекс правильно истолковал это молчаливое противостояние. Они будут сердиться на Джинни за то, что она заставила их увидеть, а она использует свой гнев, мощную, но, к счастью, уже контролируемую силу, чтобы защищаться. Сам он чувствовал только печаль — он жалел Питера и Джинни и испытывал смутное раздражение из-за того, что незадачливая судьба привела Питера Эшли в казармы Гилфорда этим утром. Джинни и так уже достаточно почувствовала на себе последствия войны; ей не нужно было так близко касаться ее, чтобы увидеть все ужасы. Война — это его дело, и Алекс давным-давно примирился с обратной стороной медали. Но он отдал бы все, чтобы уберечь Джинни от опыта, так жестоко навязанного ей этим утром; только ничего нельзя было сделать.

Весь день Джинни ехала в стороне от остальных, и никто не пытался нарушить ее добровольную изоляцию. Когда они остановились в полдень на привал, она, молча помотав головой, отказалась от всех предложений пищи и воды и осталась на заросшей травой обочине, где собирала цветы, бездумно сплетая их в венки, браслеты, как в детстве. Новая решимость и холодная целеустремленность пришли на смену горю и гневу. Теперь необходимо было во что бы то ни стало не допустить, чтобы и другие попали в руки врага, как это случилось с Питером и его товарищами. Если продолжать выказывать потрясение и горе, то, возможно, Алекс будет не так рьяно стеречь ее. У нее, безусловно, был предлог остаться одной, когда они остановились на ночь, и поскольку никто не проявлял ни малейшего желания нарушить ее уединение, она надеялась, что так будет и дальше. Она почти все время чувствовала на себе взгляд Алекса, но это был сочувственный и понимающий взгляд, а не пристальное наблюдение за пленницей.

Она не испытывала вины за свой обман, за то, что позволяет Алексу волноваться за нее, за то, что воспользуется заботой возлюбленного, когда дело дойдет до борьбы с врагом в лице этого возлюбленного. Холод поселился в ее душе после отказа Алекса спасти Питера. Он объяснил это просто: «Это война». Ну что же, пусть. Так тому и быть. Она будет пользоваться любой возможностью без каких-либо угрызений совести, мучивших ее в прошлом.

События сыграли на руку Джинни, и с такой же холодной отстраненностью она приняла преимущество, данное ей судьбой, словно так и было задумано.