Британцы с некоторой опаской ожидали, что османы будут делать дальше. Г. Гелл, молодой офицер-связист, принимавший участие в Аденской операции, находился среди защитников северной части Суэцкого канала недалеко от Эль-Кантары. Хотя Гелл горел желанием «увидеть какие-то действия», в своем дневнике он отметил, что никто, включая командиров, не знал, на что были способны османы, и описал несколько коротких перестрелок и ложных тревог, случившихся в последние дни января 1915 года. Например, во время патрулирования на бронепоезде на западном берегу канала 25 января они получили срочное сообщение из штаба бригады: «Немедленно вернуться в лагерь. К Кантаре подошли большие силы противника». Но тревога оказалась ложной. Двадцать шестого января британские позиции были обстреляны артиллерийским огнем из турецких пушек, и Гелл был отправлен на пост в нескольких километрах к югу от Эль-Кантары. «Говорят, у озера Баллах обнаружено 300 османов», — написал он. Получая поток все более тревожных сообщений о вражеских солдатах на Синае, британцы не могли точно определить, где находятся османы, сколько их и где они планируют нападение. В какой-то мере Джемаль-паше удалось достичь задуманного — британцы были в полной растерянности[196].

В качестве меры предосторожности британцы переместили все свои войска на западный берег Суэцкого канала. На восточном берегу на одинаковом расстоянии друг от друга были оставлены сторожевые собаки, которые в случае приближения врага должны были поднять лай. Поскольку ночью аэропланы были бесполезны, старые добрые собаки были самым надежным способом обнаружить ночное появление вражеских войск[197].

Приказ об атаке был распространен по османской армии 1 февраля. Чтобы нападение стало неожиданностью для противника, «офицеры и солдаты должны были сохранять абсолютную тишину. Приказы нельзя было отдавать в полный голос, не должно было быть никаких покашливаний и шума». Солдатам было запрещено заряжать винтовки, пока они не достигнут западного берега канала, чтобы случайным выстрелом не предупредить британцев о своем приближении. Курить также было запрещено, что стало самым трудным испытанием для нервничающих солдат. Все османские солдаты должны были надеть на левую руку белую повязку в качестве опознавательного знака, чтобы в темноте не открыть огонь друг по другу. Пароль для начала атаки — «Священное знамя» — обыгрывал символику джихада.

«По милости Аллаха мы должны атаковать врага в ночь со 2 на 3 февраля и захватить канал», — гласил приказ. Основные силы должны были переправиться на тот берег вблизи Исмаилии и закрепиться там, тогда как в северной части канала рядом с Эль-Кантарой и в южной, вблизи Суэца, планировалось нанести отвлекающие удары. Далее батарея гаубиц должна была занять позицию близ озера Тимсах и открыть огонь по вражеским кораблям. «Перед батареей стояла задача попытаться затопить корабль у входа в канал». Захват канала был всего лишь частью операции. Перегородить его при помощи затопленных кораблей было гораздо более реалистичной целью, чем выбить британцев с их хорошо укрепленных позиций на западном берегу[198].

За день до атаки поднялась сильнейшая песчаная буря, которая свела видимость почти к нулю. Как впоследствии вспоминал один французский офицер: «Даже просто открыть глаза уже было подвигом». Под прикрытием песчаной бури османские и немецкие офицеры переместили свои войска как можно ближе к каналу в районе чуть южнее Исмаилии. К вечеру ветер стих, ночь была ясной: идеальные условия для нападения[199].

«Мы подошли к каналу поздно ночью, — вспоминал Фахми аль-Таржаман из Дамаска, прошедший Балканские войны. — Мы двигались тихо, курение и разговоры были запрещены. Песок поглощал все звуки шагов. С нами шел немецкий офицер. Нам приказали спустить на воду две металлические лодки. Немец поплыл на одной лодке на другой берег и вернулся примерно через час. Он приказал солдатам по очереди грузиться на лодки и переправлял их на тот берег. Так он перевез туда 250 солдат, которые должны были охранять то место, где будет собираться понтонный мост»[200].

Переправа заняла больше времени, чем предполагали османские командиры, и к рассвету монтаж понтонного моста все еще не был завершен. Тишина на западном берегу укрепляла уверенность османов в том, что они нашли неохраняемый участок канала. Ливийские добровольцы из Триполи, называвшие себя защитниками ислама, нарушили тишину, начав выкрикивать джихадистские лозунги, чтобы подбодрить друг друга. Где-то недалеко залаяли собаки, и вдруг, когда шестая лодка была присоединена к понтонному мосту, западный берег взорвался пулеметным огнем[201].

«Пуль было так много, что вода канала бурлила от них, будто кипела, — вспоминал Фахми аль-Таржаман. — Металлические лодки были прострелены и начали тонуть. Большинство наших солдат не могли даже открыть ответный огонь. Те, кто умел плавать, спаслись, но многие утонули вместе с лодками». Таржаман вместе с другими солдатами бросился бежать прочь от открытого берега «так быстро, как мы не бегали никогда в жизни». Он увидел, что по каналу идет группа бронированных кораблей с орудиями, направленными в сторону османских позиций. «В небе появились аэропланы, которые начали сбрасывать на нас бомбы, в то время как корабли обстреливали нас с воды». Поскольку Таржаман был телеграфистом, он установил свою аппаратуру в относительно укрытом месте за дюнами и «связался с находившимися позади нас войсками, чтобы сообщить им о ситуации»[202].

Самый интенсивный огонь по османам вела египетская артиллерийская батарея, расположившаяся на возвышенности на западном берегу канала, откуда открывался прекрасный вид на понтонный мост и османские позиции. Как впоследствии рассказывал египетский политик Ахмед Шафик, первый лейтенант Ахмад Эфенди Хильми приказал батарее дождаться, когда османы пересекут канал, прежде чем открывать огонь, но был убит в перестрелке. Хильми был одним из трех египтян, погибших в ходе этой оборонительной операции (еще двое были ранены). Впоследствии военнослужащие 5-й артиллерийской батареи были награждены египетским султаном Фуадом за проявленный героизм. Но Шафик не преминул заметить, что «участие египетской армии в обороне Египта противоречило обещанию британцев [от 6 ноября 1914 года] о том, что они возьмут все бремя ответственности за ведение войны на себя, не прибегая к помощи египетского народа». Как бы ни гордились египтяне доблестью своих солдат, они негодовали по поводу того, что британцы втянули их в войну, к которой Египет не имел никакого отношения[203].