Конечно, говорил я с диким акцентом, без всяких там придыханий, прицокиваний и аллитераций, которыми так богата древнеегипетская речь, но тем не менее слушателей заинтриговал сам факт того, что прибывший чуть ли не с края света дикарь изъясняется на их родном языке, да еще столь замысловато.

Наверное, это было равносильно тому, если бы живущий в зоопарке шимпанзе стал вдруг цитировать статьи Уголовного кодекса.

Вельможа величавым жестом остановил телохранителей, намеревавшихся выпустить наглецу кишки, и стал о чем-то расспрашивать меня. Но что может ответить своему благодетелю попугай, заучивший дюжину звучных слов и совсем не понимающий их значения?

К счастью, на корабль явились египтяне, наблюдавшие все перипетии моего конфликта с финикийцами. О случившемся было доложено по цепочке: сначала писцу, вслед за тем – секретарю и лишь потом – вельможе.

Тот осклабился до ушей (наверное, тоже недолюбливал этих носатых спекулянтов) и потребовал подать символ своей власти – трость из эбенового дерева, украшенную золотым уреем. Возложив эту трость на мою голову, вельможа торжественным тоном изрек некую фразу, вызвавшую бурное одобрение присутствующих. Лишь спустя некоторое время я узнал ее точное содержание. Вот оно:

– Отныне, чужеземец, ты будешь есть хлеб фараона, да будет он жив, здоров, славен делами и угоден богам. Кроме того, я нарекаю тебя новым именем Сенеб.

Таким образом, я был законным путем принят под юрисдикцию египетских властей, о чем немедленно была сделана запись на папирусе. Финикийцы, наблюдавшие за этой церемонией с мачты своего корабля, могли утереться.

Впрочем, мой статус оказался весьма невысоким. Рабом я не стал, но и полноценным египтянином считаться не мог. Любой портовый попрошайка, родившийся на этой земле, имел больше прав, чем я. Поэтому мой путь лежал все туда же – в шердены.

Наемников хорошо кормили и одевали, обеспечивали жильем, в случае победы одаривали частью добычи и даже позволяли заводить семью, но за малейшую провинность нещадно наказывали палками.

Гарнизонная служба в пограничных крепостях была скучна, а военные действия опасны для жизни и здоровья. Зато удача и определенные личные качества открывали шердену широкие возможности для карьеры. Многие приближенные фараона и даже номархи были выходцами из наемников.

Войска фараона формировались строго по национальному признаку. Один полк состоял из ливийцев, другой из нубийцев, третий из хеттов и так далее. Шердены были вооружены своим традиционным оружием и между собой общались только на родном языке.

Наемные отряды никогда не смешивались между собой, даже в период военных действий. Более того, между иноземными воинами фараона существовала почти открытая неприязнь, поощряемая их командирами.

Все это делалось для того, чтобы предотвратить возможность сговора, а в случае бунта одного из наемных полков легко натравить на него другие. В свете этих фактов нужно признать, что лозунг «Разделяй и властвуй» придумали вовсе не британские империалисты, а египетские рабовладельцы.

Я был определен в полк богини Нейт «Смертоносные стрелы», где служили главным образом выходцы из Европы, в том числе и греки. Наше вооружение состояло из глубоких шлемов с гребнями на макушке, круглых щитов, коротких прямых мечей и треугольных луков местного производства, носимых обычно на шее.

Про первые месяцы солдатчины умолчу – можно подумать, что главной целью командиров было не обучение новобранцев военному делу, а дубление их шкур палками. (И вообще, у этой страны имелось три неотъемлемых символа – пирамиды, папирус и палки.)

Основные тяготы службы, конечно же, доставались предку, а я только приглядывался, прислушивался да мотал все на ус.

Пока Шлыга (а теперь уже Сенеба) в полной выкладке гоняли по жаре, учили взбираться на стены осажденных крепостей и заставляли фехтовать на учебных мечах (после каждого такого занятия несколько человек, как правило, отправлялись к праотцам, а все остальные нуждались в срочной медицинской помощи), я сумел освоить древнеегипетский язык, вернее, ту его разновидность, которая была в ходу у простолюдинов и воинов. (Аристократы, а тем более жрецы, разговаривали совсем иначе.) Подтвердилась известная истина – не так страшен черт, как его малюют.

Стараясь втереться в доверие к командирам-египтянам, я истово поклонялся их богам, особенно Атуму, к которому, по слухам, особенно благоволил нынешний фараон.

Однажды, воспользовавшись удобным случаем, я поинтересовался у полкового знаменосца (в прошлом весьма почтенного человека, попавшего в нашу компанию за какой-то неблаговидный поступок):

– Скажи, досточтимый, а каково истинное имя царя царей, из рук которого мы едим и чьи земли защищаем?

– Тутмос, – ответил знаменосец.

– А кто его отец? – продолжал выспрашивать я, поскольку фараонов с таким именем в египетской истории было предостаточно.

– Светоносный Ра, – буркнул знаменосец, отягощенный какими-то своими заботами.

– Я имею в виду не божественного отца, а земного. Как его звали?

– Его звали точно так же, как и сына, – Тутмос, – знаменосец почему-то стал нервничать.

Но я не отставал:

– Тогда не соблаговолишь ли ты сообщить мне имя деда царя царей Тутмоса, да продлятся его дни. Это нужно для того, чтобы в храме Осириса совершить жертвоприношение в честь всех предков нашего владыки по мужской линии.

– Дед тоже был Тутмосом! – выпалил знаменосец. – Чего ты ко мне привязался, грязный варвар! Пошел прочь!

Боже милостивый, думал я, поспешно удаляясь. Тутмос, Тутмос, Тутмос! Да ведь это, похоже, восемнадцатая династия. Чуть ли не шестнадцатый век до нашей эры. Ничего себе промашечка! Недаром мои сослуживцы-греки только разводят руками, когда я интересуюсь, слыхали ли они про Тесея или Минотавра.

(Правда, нашелся один уроженец Лемноса, у которого имелся дальний родственник по имени Тесей, но не Эгеид, а Эгесдид. Кроме того, он с детства был сильно хром и зарабатывал себе на пропитание ремеслом горшечника.)

Ладно, задача-минимум выполнена, пристрелка проведена. На точное попадание с первого раза никто и не рассчитывал. Можно с чистой совестью возвращаться в будущее, тем более что здесь я время даром не терял. Расширял кругозор и повышал общеобразовательный уровень. Котяра и Мордасов, наверное, давно хотят заключить меня в объятия.

А предок пусть еще послужит. Все лучше, чем пасти коней в Киммерии. Авось и в люди выбьется.

Так я потом говорил себе много раз. Особенно с утра пораньше, когда после вчерашней муштры ломит все тело, а черствый сухарь, выданный на завтрак, не лезет в глотку даже при посредстве доброго глотка пива.

Все, сегодня завязываю. Плюну в морду командиру, лягу под палки и, не выдержав боли, покину телесную оболочку Шлыга. И ему так будет лучше, и мне. Но тут же исподволь закрадывалась другая мыслишка. А вдруг в нашем родном мире что-то переменилось, и Котяра больше не пошлет меня в душеходство? Или мое тело, надолго оставшееся без хозяина, перестало функционировать? Куда я тогда денусь? В кого вселюсь? Неужели так и останусь навсегда печальной тенью, скитающейся во мраке безвременья?