«Здесь при спасении хлеба от пожара трагически погиб капитан Советской Армии Кузнецов Николай Михайлович 21 июля 1981 года».

Бронин отметил: прошло уже больше месяца после пожара, а следы его сохранились. Обуглившиеся птичьи гнезда на сгоревших деревьях лесополосы. Как бритвой, срезаны огнем и буйным ветром стволы акаций, клена, ясеня. Под солнечным зноем потрескалась земля… Майор сделал несколько снимков и спросил у тракториста совхоза:

— Александр Иванович, что же было тогда?

— Тогда, — рассказал рабочий Куприн, — уже в десять утра было под сорок в тени. Тени, впрочем, нигде не было, кроме таких вот лесополос. Кругом ведь степь. Еще не наступило и полудня, когда температура на почве достигла градусов пятидесяти. В кабине моего «Кировца» она поднялась до шестидесяти градусов. Достаточно было случайной искры, брошенной сигареты или сфокусироваться через стеклышко солнечному лучу, чтобы вспыхнул пожар…

Пожары в тот день не заставили себя приглашать. Вспыхнули разом. В разных местах. Диспетчер пожарного отряда едва поспевала записывать: «Загорелась стерня в колхозе «Советская Россия», «Пожар на Столбовой улице», «Пожар в районе химскладов райсельхозтехники», «Загорелась трансформаторная подстанция», «Опять горит стерня»…

Семнадцать раз в тот день пожарные машины мчались по сигналу тревоги. Восемнадцатый раз они устремились туда, где боролись с огнем подчиненные капитана Кузнецова.

— Еще до обеда офицер с солдатами бросился тушить загоревшуюся стерню, — рассказывал Бронину тракторист. — Капитан увлек за собой и нас, рабочих. Он везде был впереди. Лез в самое пекло. И лопатами, сапогами, пилотками воины укротили пламя на стерне. Мы были благодарны ему, капитану…

А капитан объявил благодарность солдатам. Они ответили:

— Служим Советскому Союзу!

Четверо из восьми солдат стояли в строю без головного убора. Их пилотки сгорели в огне.

— Ничего, ребята, — сказал им командир. — Это же хлеб… Он не только пилоток — жизни стоит.

И никто из солдат — обгорелых, чумазых от копоти, усталых, но счастливых первой победой над огнем, — никто из них в тот миг не мог предполагать, что уже через три часа эти слова командира станут их болью, их гордостью.

Бронину и сейчас, спустя несколько лет, казалось, что это все он видел собственными глазами.

…Огонь шел по полю валом пятиметровой высоты. Тугие колосья пшеницы, словно патроны, рвались в раскаленном воздухе. Наперерез огню шел «Кировец» Куприна. Зацепив плуг, он стал проделывать борозду среди пшеницы. Стальное лезвие шло с трудом.

— Сейчас помогу! — крикнул Кузнецов трактористу и, не раздумывая, бросился к плугу, чтобы расчищать его от засорения. За капитаном — его подчиненные солдаты Туликов, Искандеров, Салямов, Сладков… Прямо на ходу они очищали лемех от слипшихся комьев. Край хлебного массива постепенно прочерчивал надежный рубеж пахоты.

Вдруг порыв ветра донес огонь до «Кировца». Пламя со скоростью сорок метров в секунду неслось к машине.

— Саша, отходи! — приказал Туликову Кузнецов. Капитану не довелось быть на войне, но в минуту смертельной опасности это слово, порой произносившееся на фронте, вырвалось у него не случайно: командиры уходят с поля боя последними. Или остаются на нем навсегда…

Солдат успел пробежать впереди огненного вала, прорваться через уже дымившуюся лесополосу. Обгоревший и обессилевший, он упал среди подсолнухов. Здесь его нашли подоспевшие товарищи. Услышав его первые слова: «Там капитан», через уже полыхавшую огнем лесополосу в самое пекло горящего поля бросились Аллахверды Искандеров, Нурмухамед Салямов, Анатолий Сладков. В эту минуту они думали о своем командире, и никакой огонь не мог остановить их.

Капитана нашли сразу. Он не дотянул до лесополосы всего пять-шесть метров… Умирая, Кузнецов говорил о хлебе…

Все, что Бронин узнал о подвиге капитана Кузнецова, врезалось в его память навсегда. В «поле Кузнецова» он собрал обгоревшие зерна пшеницы, привез их в штаб. И они, эти зерна, «ожили», «проросли» в благородных поступках и мыслях других воинов. «Закономерно, — отметил сейчас про себя Бронин. — Так, наверное, работает закон преемственности высоких подвигов людей. Не забыть бы рассказать сегодняшним подчиненным о «поле Кузнецова»…»

На лицо Бронина упала длинная нитка паутины. Снять ее сразу не удалось. «Вот и наступило бабье лето», — подумал он и сразу вспомнил о семье. Через неделю, по его расчетам, Вера должна выехать с Лешей к нему. Представив милое, родное лицо жены, он посочувствовал ей — дорожные сборы всегда тяготили ее. В последнем письме Вера сообщала, что собирается потихоньку. Сетовала, что Лешка отбился от рук без отца, слушается плохо. В конце письма необычные для нее слова: «Очень скучаю без тебя». «Любовь проверяется разлукой», — всплыла в памяти крылатая фраза. Действительно, только вдали от Веры он понял, как она ему нужна. С ней всегда уютно, спокойно. Бывало, придет с работы домой хмурый, усталый, взвинченный. А она встретит на пороге, скажет: «Фу, какой сердитый. Улыбнись!» Потом сядет напротив, положит свои теплые и ласковые руки ему на колени и скажет: «Ну, давай выкладывай, какие у тебя неприятности!»

Да, Веры ему не хватало. Ее легких рук, ее нежности, ее участия. «Надо позвонить ей, успокоить», — подумал Бронин, хотя у самого на душе не было покоя — с ремонтом квартиры он явно затягивал.

Подходя к дому, он увидел возле ясеней двух офицеров, узнал в них своих заместителей Чугуева и Колтевского. Они сидели на лавочке и курили. Рядом с ними стояли ведра и какой-то ящик.

— Вы что, по грибы собрались? — пошутил Бронин.

— Ну да, — откликнулся Чугуев. — Решили первыми до соснового бора дойти. Как думаешь, начштаба, дойдем до восхода? Дойдем. И все грибы будут наши.

— Шутки — шутками, Виктор Павлович, а скоро ваша семья приезжает, — перебил его Колтевский. — Вот мы и решили помочь вам с ремонтом. Втроем мы это дело мигом обтяпаем. Я имею солидный опыт на этот счет. Шестую квартиру меняю. А в ящике у нас — обои, клей и щетка…

— Право же, мне неудобно, да и поздно уже.

— Нет, Виктор Павлович, от нас так легко не отделаетесь. Да и жены нас уже благословили. Так что — вперед! За дело, — Чугуев взял ведро, ящик и без приглашения пошел к двери дома.

— Спасибо, товарищи, — только и сказал Бронин, чувствуя, как к нему возвращаются уверенность и спокойствие.

В назначенный день на полигоне собрались все командиры батарей. Картина боя, развернувшаяся перед ними, мало напоминала прежние довольно скучные тренировки. Воздушный «противник» на этот раз действовал с самых различных направлений на предельно малой высоте. Возле боевых машин гремели имитационные взрывы, в нескольких местах разгоралось пламя. Расчеты работали в индивидуальных средствах защиты…

Хоть и возросли трудности, ракетчики батареи капитана Пучинова действовали с подъемом, расчеты слаженно выполняли все операции.