Я хлопнула ресницами — подозреваю, вид у меня при этом был такой глупый и недоумевающий, что ради моего расположения рисковать точно никто бы не стал. Особенно «ее мальчик».

Потом я всё-таки сообразила, о ком это она, и повернулась к Фасулаки.

А он одарил меня такой же по-детски непосредственной улыбкой, как и Дана мгновением ранее, и развел руками.

Конечно. Если кто-то в армии узнает, что Фасулаки якшается с эльфами, о меценатской поддержке и светлом будущем точно придется забыть. Если уж высшие чины настолько обеспокоены сохранностью военной тайны, что не побоялись перепроверить родословную графа Аманатидиса, прежде чем допустить меня к работе, то что уж говорить о простолюдине, пусть бы и с мощным даром и парой-тройкой гениальных идей?..

А он взял и привел меня прямиком к эльфийке, которая называет его своим мальчиком. Позволил мне знать об этом. Вот так просто?

— Кажется, я окончательно перестала что-либо понимать, — обескураженно призналась я.

Фасулаки выразительно приподнял брови, но вместо внятных объяснений предпочел отвлеченную тему:

— Я ведь уже рассказывал, что произошло, когда проснулся мой дар?

— О да, — неодобрительно отозвалась я. — Ваш рассказ произвел на меня неизгладимое впечатление.

А здесь, под сенью вызолоченного леса, под прозрачным лунным светом, история о счастливом воссоединении Фасулаки с его даром (и женской баней) казалась даже ещё более неуместной, чем в университете в первые дни знакомства. Но Димитрис будто бы и не замечал мое нежелание возвращаться к этой теме.

— После обрушения стены я запаниковал, — откровенно признался он и снял с себя куртку, чтобы расстелить ее на траве. В глаза мне он больше не смотрел. — Шестнадцать лет — не самый уравновешенный и спокойный возраст. Я не хотел брать на себя ответственность за разрушения, поскольку в деревне и так был не на лучшем счету, и сбежал в надежде переждать переполох и вернуться наутро. На тот момент я ещё не знал, что спать в тимьяновых зарослях — не лучшая идея.

Дана усмехнулась — хищно, остро. А я, наконец, опознала бледно-лиловые соцветия, которые преподнес мне Фасулаки.

— Значит, тимьян и в самом деле служит пропуском в Мир-под-Холмами? — не удержалась я.

— Односторонним, — не стал тешить меня иллюзиями Фасулаки. — Вы сможете уйти, только если не ступите в ведьмин круг. Или если его хозяйка отпустит.

— Я не отпустила, — охотно просветила Дана. — Дим прожил в моем доме семь лет, прежде чем… — она помрачнела и бессознательным жестом прикрыла рукой живот.

Я уже в достаточной мере запуталась, чтобы держать все предположения при себе. Фасулаки выглядел самым обычным студентом — не старше сокурсников. А беременность Даны, учитывая свободу эльфийских нравов, вообще могла объясняться как угодно…

Теперь уже я не смотрела в глаза Фасулаки, потому что из всех возможных вариантов первым делом подумала о том, который не делал ему чести, и никак не могла избавиться от беспричинной глухой досады.

— Супруг Даны погиб в стычке с зимними эльфами, — безо всякой деликатности сказал Фасулаки и приглашающим жестом указал мне на расстеленную куртку. — Дана сумела оправиться от разрыва тхеси только потому, что была беременна и ощущала ребенка как продолжение мужа.

— Примите мои соболезнования, — произнесла я с неожиданным для себя самой сочувствием.

Дана искоса взглянула на меня, не убирая ладони с живота, и молча кивнула.

— Ей нужно было чем-то жить, — продолжил Фасулаки, по-простому усевшись прямо на землю рядом со мной. — Я предложил вырастить огромный сад под ее холмом и поддерживать его в обмен на возможность возвращаться к людям, когда захочу. В Мире-под-Холмами неважно с плодовыми деревьями, потому как летние эльфы непроизвольно устраивают вокруг себя выжженную пустыню, а зимние — вечную мерзлоту. Нормальные условия для растений возможны только на стыке их территорий… или же в огороженном саду, созданном человеческой магией. Сейчас Дана могла бы быть одной из самых выгодных партий среди летних эльфов, если бы не одно «но».

— Я больше не способна на тхеси, — сухо сказала эльфийка, не дожидаясь расспросов. — А односторонняя связь… нет ничего больнее и страшнее, чем это. Даже если поначалу кажется, что любви одного эльфа хватит на двоих.

Я сжала губы и так и не принесла полагающиеся случаю соболезнования. Дана, несомненно, вызывала сочувствие. И Фасулаки наверняка на это и рассчитывал, когда привел меня сюда, к ней, — потому что никак не мог держаться в стороне от моей истории с Тэроном. Будто мне было недостаточно неловко без дополнительного вмешательства!

— Сейчас меня держит мой первенец, — словно и не заметив паузы, продолжила Дана. — Он стал привязкой для оборвавшейся тхеси, но одного его никогда не будет достаточно. Я жду, когда мой мальчик станет взрослым, чтобы справляться без меня, и тогда… тогда я уйду к мужу. Наконец-то.

У нее сделалось такое отрешённое и мечтательное лицо, что меня пробрало холодком, несмотря на облако сухого жара вокруг летней эльфийки. А Фасулаки и бровью не повел.

С другой стороны, если эту самоубийственную мантру он слушал семь лет подряд…

— Под Холмами время течет иначе, — сказал он. — Внизу прошло от силы несколько недель — а на поверхности минуло семь лет, и в моей родной деревне решили, что меня давным-давно нет. Когда я понял, что произошло, сразу ушел. Меня и раньше не слишком любили, а уж после того, как все узнали, где я пропадал все эти годы, мне бы там вовсе житья не было. Я поступил в Эджин и быстро понял, что стипендия будущего солдата — это, конечно, хорошо, но сулит большие неприятности после выпуска. Нужно было найти способ избежать участи пушечного мяса. И я нашел — аккурат под дивным садом прекрасной Даны, — он сверкнул короткой улыбкой, и эльфийка приподняла голову, откликаясь на имя. — Залежи эльфотира, которые — так уж сложилось — ни к чему ей самой, вредят деревьям и вдобавок обесценивают земли… и при этом безумно дороги на поверхности.

Что ж, это многое объясняло. Его странную речь, когда деревенский говорок мешался с академическим стилем. Его осведомленность в вопросах эльфийских нравов. Его переживания за Тэрона и необычно лояльное отношение к Миру-под-Холмами…

Чего это не объясняло, так с чего бы вдруг ему столь наглядно демонстрировать мне свое уязвимое место?

— Кто-то идёт, — встревоженно сказала Дана, вскинув голову.

И вдруг пропала — только взметнулись палые листья в ведьмином кругу. Я даже моргнула, не уверенная, не было ли это обманом зрения, но Фасулаки уже вскочил на ноги и тянул меня прочь с поляны:

— Знаю, вы ещё ничего не слышите, но ушам эльфов стоит верить! — он подхватил с земли свою куртку и, набросив ее мне на плечи, решительно нырнул в подлесок. — Скорее, спрячемся в потайном ходе. Кажется, я знаю, кто мог разыскать вас хоть посреди леса, и мне кажется, что вам не стоит встречаться… особенно ночью.