Соренсон не ответила.

– И если дело закрыто, то кому нужен подозреваемый или свидетель? Никто ничего не сделал и никто ничего не видел. Вообще разве что-то случилось?

И вновь ответа не последовало.

– И если расследование прекращено, то вы не получите новой информации на меня.

Соренсон молчала.

– Так почему же я все еще в вашей машине?

Нет ответа.

– Значит, я являюсь частью сценария? Никчемный безработный и бездомный ветеран. Не имеющий постоянных связей. Никогда не бравший в аренду дом. Такие люди, как я, постоянно уходят. Очень удобно для всех заинтересованных лиц. Получается, что я последний из тех, кто способен смешать им карты. Я знаю, что случилось. Я видел Кинга и Маккуина. Я видел с ними Дельфуэнсо. Я знаю, что она не сидела за рулем своей машины, когда уезжала в другой штат. Я знаю, что она не принимала таблеток. Значит, они намерены стереть еще и меня?

Соренсон молчала.

– Джулия, вы обсуждали меня с вашим боссом, пока я находился в душе?

– Да, обсуждали, – ответила Соренсон.

– И какой приказ вы получили?

– Я должна вас привезти.

– Зачем? Каков план?

– Я не знаю, – ответила Соренсон. – Я должна доставить вас на парковку. Больше мне ничего не сказали.

Ричер потратил долгую минуту, рассматривая вариацию уже изученной ранее проблемы: как с пассажирского сиденья воздействовать на водителя, который управляет автомобилем, мчащимся по автостраде на скорости восемьдесят миль в час. Задача практически неразрешимая, даже с ремнями и подушками безопасности. Слишком рискованно. Слишком много невинных людей может пострадать. Люди направляются на работу, старики едут навестить внуков…

– Мне очень жаль, – сказала Соренсон.

– Моя мать всегда говорила мне, что я не должен ставить свои интересы на первое место. Но, боюсь, на этот раз мне придется поступить именно так. У вас будут серьезные неприятности, если вы не привезете меня обратно?

– Да, – коротко ответила Джулия.

Ричер хотел услышать совсем другой ответ.

– Тогда я хочу, чтобы вы дали мне клятву, – сказал он. – Поднимите правую руку.

Соренсон так и сделала. Она сняла ее с руля и подняла на уровень плеча, ладонью наружу, не слишком быстро и не слишком медленно – характерный жест для чиновника. Ричер развернулся на своем сиденье и схватил ее за запястье левой рукой, раз, наклонился вперед и правой рукой вытащил ее «Глок», два. Затем откинулся на спинку сиденья, опустив руку с пистолетом в пустое пространство между ногой и дверцей. Три.

– Это было подло, – сказала Соренсон.

– Приношу извинения, – сказал Ричер. – Вам и своей матери.

– А кроме того, вы совершили преступление.

– Весьма возможно.

– Вы собираетесь меня пристрелить?

– Скорее всего, нет.

– И как вы планируете действовать дальше?

– Вы выпустите меня в квартале от вашего офиса. Но скажете, что потеряли в двадцати милях, чтобы они начали искать в другом месте. Предположим, мы остановились у бензоколонки, я зашел в туалет и сбежал.

– А я получу свой пистолет обратно?

– Да, – сказал Ричер, – в квартале от вашего офиса.

Соренсон ехала дальше и молчала. Джек спокойно сидел рядом, размышляя о том, какое ощущение он испытал, когда прикасался к ее запястью, о теплой коже ее живота и бедра. Он задел их тыльной стороной ладони, когда его рука двигалась к кобуре. Рубашка из хлопка и ее тело под ней, нечто среднее между мягким и твердым.

Они оставались на автостраде, пока преодолевали южную часть Каунсил-Блафс, в Айове, потом пересекли Миссури по мосту и снова оказались в штате Небраска, в городе Омаха. Автострада проходила через его сердце, мимо указателя на зоопарк и обычный парк; на севере тянулись жилые кварталы, на юге – промышленные предприятия. Затем автострада свернула влево, и Соренсон съехала на улицу, которая шла прямо вперед, с востока на запад, через центр коммерческой зоны. Но к этому моменту зона изменилась. Теперь она больше походила на парк розничной торговли. Или бизнес-парк: широкие лужайки, деревья и ландшафтная архитектура, низкие белые здания, расстояния между которыми составляли сотни ярдов. Ричер рассчитывал увидеть нечто больше похожее на центр города. Он представлял себе узкие улицы, кирпичные стены, перекрестки, переулки и дверные проемы. Обычный городской лабиринт.

– Где именно находится ваш офис? – спросил он.

Соренсон указала вперед по диагонали, на запад и немного на север.

– Вон там, – сказала она. – Мы уже рядом.

В двухстах ярдах Ричер увидел новое большое белое здание в четыре или пять этажей. За ним и немного правее и левее раскинулись большие лужайки, заросшие травой. А еще дальше находилась огромная парковка для следующего здания. Все было плоским и пустым. Некуда бежать и негде прятаться.

– Едем дальше, – сказал он. – Это никуда не годится.

Соренсон уже сбросила скорость.

– Вы сказали, в квартале от моего офиса.

– Это не кварталы, а футбольные поля.

Соренсон проехала ярко освещенный участок. Сразу за белым зданием Ричер заметил маленькую парковку с машинами персонала, стоящими аккуратными рядами. Все они не имели специальных знаков, но чуть в стороне, под углом к ним, Ричер разглядел темно-синий «Краун Викторию» и черный фургон без окон в грузовом отсеке. Между ними топтались четверо мужчин в куртках, они пили кофе и чего-то ждали.

Ричера, как нетрудно было предположить.

– Вы их знаете? – спросил он.

– Двоих знаю, – ответила Соренсон. – Парни из отдела по борьбе с терроризмом, которые приехали из Канзас-Сити вчера поздно вечером. Их зовут Доусон и Митчелл.

– А двое других?

– Вижу в первый раз.

– Продолжайте ехать дальше.

– Почему бы вам просто не поговорить с ними?

– Не самая лучшая идея.

– Они ничего не могут вам сделать.

– Вы читали Патриотический акт?[29]

– Нет, – ответила Соренсон.

– А ваш босс?

– Сомневаюсь.

– Следовательно, они могут сделать со мной все, что пожелают. Кто им возразит?

Соренсон еще больше сбросила скорость.

– Не сворачивайте, Джулия, – сказал Ричер. – Продолжайте ехать дальше.