– Еще одна заметка, – сказал Локстрём, раскладывая вырезки на ксероксе. – Выбивается из общей колеи, но, я думаю, ты должен ее увидеть. – Он положил копии в конверт и подал мне вместе с вырезкой из «Гётеборгс-постен». – Взгляни-ка. Он представился полицейским, как и в Хальмстаде. Но это случилось пять лет спустя в Гётеборге. Так далеко на север он еще не забирался.

«Гётеборгс-постен», похоже, не придала значения этому происшествию. В заметке объемом в одну колонку сообщалось, что мужчина средь бела дня пробрался в квартиру к женщине под видом полицейского и высек ее.

Я попросил копию.

Мы пошли к выходу, над поселком нависало низкое, пасмурное небо, а вдалеке слышались раскаты грома.

– Раньше через Ваггерюд пролегала трасса, – сказал я. – А теперь поселок вымирает.

– У нас здесь было много магазинов и предприятий, – кивнул Локстрём, – но сейчас большинство закрывается. Особенно сосисочные, закусочные и разные придорожные кабаки. Мы тоже скоро закроемся, но не из-за дороги.

– Что за предприятие? – не понял я.

– Производство крышек для газовых конфорок, – вздохнул Вернер Локстрём. – Кто сейчас ими пользуется?

– Мм… Я знаю одного, – улыбнулся я, вспомнив Арне Йонссона. – Значит, ты производишь крышки для газовых конфорок?

– Я лишь компаньон, – объяснил Локстрём. – Кроме того, я на пенсии по болезни. – (Я посмотрел на него с удивлением.) – Представь себе, в жизни не поднимал ничего тяжелее папки со счет-фактурами, а спина ни к черту.

Я протянул ему руку.

– И еще одно, – вспомнил Локстрём.

– Что?

– Письма, которые приходили в газету… Ты их действительно выбрасывал? – Казалось, Локстрём стеснялся своего вопроса, и в то же время его взгляд светился надеждой.

– Но ведь это действительно полный бред, – рассмеялся я.

– Кто знает, – пожал плечами Локстрём и отвернулся.

В машине я еще раз проверил электронную почту – ничего.

Около часа я двигался в южном направлении под проливным дождем. Небо озаряли вспышки молний, и раскаты грома сотрясали окрестности. Из-за плохой видимости я затратил на дорогу больше времени, чем рассчитывал.

Когда же ливень прекратился, я остановился возле закусочной, где на вращающемся гриле подогревались колбаски с причудливыми названиями. По правде говоря, они больше походили на какашки и вкус имели соответствующий. Не то чтобы я когда-нибудь пробовал какашки, но именно это сравнение напрашивалось в первую очередь.

Я позвонил Арне Йонссону и рассказал, как продвигается дело. Старик тоже не сидел сложа руки и тут же продиктовал мне несколько нужных телефонов, адресов и имен.

Весь следующий день я был занят.

Сканёр, июнь

После ночной грозы наступило ясное и свежее утро.

Вдоль мощеных улиц катились автомобили с открытым верхом. Семьи с детьми двигались к пляжу. Увидев на тротуаре мальчика с удочкой, он удивился: неужели в Швеции до сих пор удят рыбу по выходным? Он-то думал, что время подобных развлечений давно миновало.

Он уже не помнил, когда сам стоял с удочкой на берегу.

Лизен Карлберг уже вернулась из Нью-Йорка и сейчас сидела в кафе отеля. Похоже, ела салат. С ней было двое мужчин. Один, средних лет, в соломенной шляпе, светлом льняном жакете и со щетиной на подбородке, походил на художника. Четвертой за столиком была женщина, которая разговаривала с ним в галерее «Гусь», когда он в прошлый раз приезжал в Сканёр.

Он устроился в углу зала и спрятал лицо за газетой. Хотя в этом не было необходимости, Лизен все равно его не знала. К тому же, чтобы его заметить, ей нужно было встать и пересечь зал. А в этом у нее не было никакой необходимости.

Удивительно, но на него, крупного мужчину, часто не обращали внимания, особенно женщины.

Он оказался в этом заведении совершенно случайно. Правда, приехал в Сканёр ради Лизен, но ведь сама Лизен об этом не знала. Во всяком случае, в кафе он зашел из-за официантки с белыми волосами, собранными на затылке в хвост. Перниллы, кажется. Она так приветливо улыбалась ему в прошлый раз и предложила ломтик лимона, когда он пил воду.

Но сегодня другой официант подал ему рыбный суп – высокий молодой человек с серьгой в правом ухе. Он сказал, что у Перниллы выходной. И тут подошла Лизен. На ней была короткая голубая юбка и просторная белая футболка с изображением подобия Бруклинского моста. Прикид без претензий, но он не сомневался, что каждая ее шмотка стоит кучу денег.

Компания пила белое вино.

Только художник, похоже, заказал розовое.

Лизен была без лифчика.

Он должен наказать ее.

Он уже срезал березовые прутья вечером накануне. Теплым летним вечером в березовой роще было на удивление мало комаров.

Разумеется, он предпочел бы, чтобы она сделала это сама. В свое время мать по десять раз посылала его в рощу, прежде чем оставалась довольна прутьями. А потом заставляла убирать их с пола, перед тем как, застегнув штаны, он поднимался к себе, чтобы приложить к ягодицам смоченное в холодной воде полотенце.

Лизен не обязательно все это знать.

Но он должен согнать с ее лица эту беспечную улыбку.

Вот она подозвала молодого человека с серьгой в правом ухе и протянула ему кредитку.

Она умрет.

Компания удалилась, а он просидел еще некоторое время, прежде чем тоже попросил счет.

Рассчитался наличными.

У самого выхода Лизен поцеловала художника в щеку.

В этот момент ему почему-то расхотелось убивать ее. Лучше пусть живет и помнит его урок.

Этой порки она не забудет до конца своих дней.

Сольвикен, июль

Я вернулся в Сольвикен в полночь и проспал дольше, чем рассчитывал, несмотря на то что мобильник заливался вовсю. Мне казалось, он лает где-то снаружи. В результате я вскочил в машину, не позавтракав и не поговорив с Симоном Пендером.

Но, летя как на крыльях в южном направлении, я в первую очередь проклинал себя за то, что не успел выбрать в дорогу диски. Оставалось довольствоваться тем, что вещало местное радио. Женский голос говорил так, словно во рту его обладательницы оставалось непрожеванное картофельное пюре. Из всех музыкальных викторин, которые я когда-либо слышал, эта была примитивнейшей, однако ведущая ставила вопросы с такой серьезностью, словно речь шла о смысле жизни. Я так и не понял, кто глупей: она или участник, который впервые слышал имя Барака Обамы.

Пока я прохлаждался в Стокгольме, Арне Йонссон позвонил кое-кому из старых знакомых и вышел на Бодиль Нильссон – девушку, которую непримиримый враг автостопа много лет тому назад подобрал после праздника в Фальстербу. Ее по-прежнему звали Бодиль Нильссон. Она жила в Хелльвикене, но, как и большинство односельчан, работала в Мальмё, в рекламном бюро.