– Не помню. А что. С ним. Такое, – спросил Меркурий.

– Нет его! Всегда вотанный он! Тутанный! От ты дуся! – издали встрял Витяра и опять отчаянно дернул себя за ухо.

Меркурий хорошо подумал, переваривая информацию. Витяре он доверял. Если Витяра говорит, что Горшени нет, значит, того нет.

– Плохо. Созывайте всех. Прочесывайте парк. Я… нырну. И присоединюсь к вам, – распорядился Меркурий.

Гоша, просияв, рысцой затрусил сообщать Наде, что – ох-хох, бедная ты моя Надечка! Посуду ты будешь мыть одна! И на стол накрывать одна! Гоша уже сообразил, что у него появился повод ничего не делать сегодня по кухне. Сам же Гоша ляжет на лавочку, подложит руки под голову и будет искать Горшеню. Ведь не исключено же, что Горшеня пройдет по тропинке мимо лавочки? Кто сказал, что для поисков надо обязательно перемещаться? Это устаревшее представление. Для поисков нужно надежно зафиксироваться на одном месте и никуда с него не уходить.

Да и потом – Горшеню найти непросто, если у него появится желание скрыться. Несмотря на впечатляющие размеры, прятаться он умеет. Ему ничего не стоит преспокойно лежать в пруду, выставив наружу только свой горшок, который он еще и водорослями прикроет как шапкой.

Недалеко от пегасни, у вкопанных шин, стоял Рузя и учился метать саперку в деревянный щит. Саперку он отправлял в цель неуклюже, по дуге, тем осторожным движением, которым девушка, ленящаяся встать со стула, бросала бы на диван свой бесценный телефон.

Меркурий остановился, наблюдая за попытками Рузи попасть. Он не так уж любил передавать свои знания. Каждый человек, больше десяти лет занимающийся каким-либо делом, выходит на определенный уровень. Банкиру скучно, когда с ним говорят про проценты, он понимает, что проценты – лишь одно из множества понятий. Художнику скучно, когда у него важно спрашивают, как он додумался до образа зайчика с пуговкой на штанишках.

Самое интересное, что перед чужими островками мы испытываем глубочайший трепет и склонны их переоценивать. Инженеру, например, кажется, что крайне важно аккуратно закрасить елочку и без этого нет высокой живописи, а банкиру – что написание стишка про Деда Мороза требует месяцев напряженнейшего труда и работы с первоисточниками.

И вот теперь Меркурий стоял и смотрел, как саперная лопатка в очередной раз чиркает по мишени ручкой и обессиленно сползает на травку.

– Разозлись, – велел Меркурий.

Рузя заскрежетал зубами, точно обжора, пугающий в тарелке сосиску.

– Мне уже. Страшно, – похвалил Меркурий. – А теперь. Бросай.

Рузя метнул саперку, но так как при этом он старательно скрежетал зубами, то саперка не долетела даже и до щита.

– Это не мое! Просто не мое! – сказал Рузя с отчаянием.

– Ерунда. Просто повтори. Любое действие. Десять. Тысяч. Раз. И работа сама себя. Продавит.

– А если я бездарь?

– Тогда повтори двадцать. Тысяч раз. И в этом деле. Будешь лучше всех. Даже если ты самый большой бездарь. На земле.

В пегасне Меркурий деловито осмотрел пегов. Митридат? Цезарь? Нет, на них он уже пытался. Они были слишком резкие в нырке, слишком быстро ускорялись. И тогда не помогала даже вата в ноздрях – кровь начинала течь ручьем, он захлебывался и возвращался. И вот теперь Меркурий шел по проходу пегасни, заглядывал в денники и смотрел на пегов.

Он не столько думал, сколько ожидал вспышки прозрения, зная, что как только увидит нужного пега, вспышка обязательно произойдет. Так художник смотрит на краски или резчик на инструменты – не столько ищет, сколько ждет, пока те сами позовут его руку и глаз.

И вот Меркурий остановился у денника Белого Танца. Белый Танец совмещал два важных качества: был сильным и спокойным. В нырке неспешен, без перепадов. Правда, порой у него случались настроения, но с ними Меркурий знал как справиться.

Возле денника Белого Танца возился Кирюша. В руках у Кирюши была лопата, а в глазах жуткое нежелание убираться.

– Осень – тяжелое время в Подмосковье. Люди простужаются. Вот и я что-то с утра… – издали начал он, собираясь отпроситься с дежурства.

– Дожди скоро. Пойдут. Ров надо копать. Вдоль отмостки, – отозвался Меркурий. Он знал, как разговаривать с такими, как Кирюша. И точно. В состоянии здоровья Кирюши тотчас наметилось улучшение. Его подхватил трудовой ветер и куда-то понес.

– Я не могу копать. Я по пегасне дежурный! – крикнул он.

Вскоре стало слышно, как в соседнем проходе Кирюша пристает к Ларе.

– Что ты вчера сказала продавцу? Только вдумайся! – пританцовывая, требовал он у Лары. – Ты сказала «два килограмма крыльев»! Понимаешь – крыльев! И ты шнырка! Как тебе не совестно после такого летать! Ты же женщина! Вторая ступень мироздания!

– Чего?

– Адам – первая ступень. Ева – вторая! Поняла, темень? Версия два-ноль, говорю!

Кирюша с его энергией и потребностью постоянно пребывать в спрятанном виде в комнате у девушек был главный феминист ШНыра. Он любил доказывать, что женщины и быстрее обучаются, и умнее, и надежнее мужчин, и вообще надо отдать им государственную власть. Но при этом, если какая-то девушка встревала и начинала Кирюшу перебивать, главный феминист вскипал, начинал неприятно жестикулировать и моментально ставил ее на место словами: «Уйди, ребро! Тебе слова не давали!»

Меркурий вывел Белого Танца, почистил его и тщательно – пожалуй, даже слишком тщательно, точно оттягивая что-то, – начал седлать. В деннике у Азы брякнула решетка. Меркурий услышал удивленное восклицание Кирюши:

– Здесь Ул!

– Кто, я? Я разве здесь? – отозвался веселый голос, и рядом с денником возник Ул.

Меркурий и Ул обменялись рукопожатием.

– Привет. Папаша. Ну как. Народился. У тебя. Кто-нибудь, – приветствовал его Меркурий.

– Нет еще. Но уже. Скоро, – незаметно передразнив его, пообещал Ул.

– А как. Яра.

– Ночью потолки. Красит. И со стремянок падает. А днем. Спит.

– Покрась. Сам.

– Я крашу неправильно, чудо былиин, – сказал Ул.

– Само собой, – кратко резюмировал Меркурий, и оба замолчали. Ул и Меркурий понимали друг друга с полуслова и порой общались одними существительными.

«Ночь. Улица», – говорил, к примеру, Меркурий.

«Фонарь. Аптека», – мгновенно откликался Ул.

«Бессмысленный и яркий. Свет», – добавлял Меркурий.

«Да, свет мешает. Придется аптеку через подвал брать», – подытоживал Ул и начинал набрасывать схему, как устроить ведьмам Белдо красивую ответку.

Седлая Белого Танца, Меркурий видел, как Ул возится с Азой.

– Ты. Надолго, – спросил Меркурий.

– Не-а! – откликнулся Ул. – Не хочу Яру одну оставлять. А то непонятки какие-то в Копытово творятся.