Вернувшись в усадьбу, Левашов в дом не пошёл, а забравшись на недавно привезённый стог сена, улёгся на него и задумчиво уставился в небо. Да, колдовство ночи Купалы заворожило его. Ну как не поддастся чарам праздника торжества любви и жизни? Когда запах трав пьянит, когда отблеск костров превращает девушек в сказочных нимф, а струи воды обнажают их первозданную чистоту? А Таяна была самой прекрасной из них, вспоминал Евсей. Разве можно было устоять перед очарованием её улыбки, светом неземных глаз и красотой юного тела?

Звёзды, сияя в вышине, беспечно подмигивали человеку, и на память княжичу пришло, как давно он нашёл в лесу маленькую перепуганную девочку. Тогда он сказал, что никогда не обидит её. И вот обидел… «Да ещё как, – вновь с упреком вздохнул Евсей. – Она так доверчиво отдалась тебе… А как искренне призналась в любви…» Тут Левашову вспомнились горькие слёзы Таяны, когда он прощался с ней перед свадьбой с Натальей. Но тогда она была ребёнком, и он надеялся, что девчонка забудет его. «Выходит, не забыла… Неужели она любила меня всё это время?» – пронзило догадкой сердце, и мужчина зажмурился, ему, словно волку, захотелось завыть на Луну, лишь бы вытравить из груди терзающую жуткую боль и вину.

Неожиданно он понял, что ранее не испытывал ничего похожего. Первая женщина, Ирина, увлекала его, но теперь Левашов понимал: она его не любила, а лишь позволяла любить себя. С женой тоже было по-другому. Да, Евсей испытывал к Наталье уважение, иногда жалость, но не захватывала она его никогда так, чтобы он терял голову. Да и она, похоже, относилась к нему так же. Не горела Наталья жарким костром, а тускло тлела, но не грела. Ей сказали, что он её супруг, и она должна почитать его, вот девушка, воспитанная в строгости и не имея выбора, как могла и любила его. Но не питала она к мужу страсти. Это было долгом, обязанностью.

«А что с Боженой? – задумался княжич. – Любит ли она меня?» Он сильно сомневался в чувствах полячки. Зовом здорового тела, не более, Левашов мог бы назвать свои отношения с панной. Да, она была умелой любовницей, но Евсей никогда не испытывал с ней того ощущения полёта, какое овладело им сегодня от одного прикосновения неопытной девушки. От её робкой нежности его словно сшибло с ног. Чувствуя желание Таяны, он буквально задыхался, а её неумелые ласки лишали его рассудка, парализовали волю, заставляли забыть о долге. Не мог Евсей противиться стихии, бушующей внутри него.

Княжич коснулся груди, нащупал оберег и, разглядывая его, подумал: «Странный и дорогой… Вот ведь… Единственно ценное, что было у неё, и то отдала. А ты?» – продолжал терзать себя Левашов. Он снова тяжело вздохнул: – «Таяна… – простонало его сердце. – И что мне теперь делать? – спросил Евсей у молчаливого неба. – Как загладить вину? Что сказать ей? Как забыть?»

«Забыть?! Разве я смогу её забыть? – садануло сердце, и, понимая его правоту, княжич нахмурился.

Так, взирая на звёзды, Евсей продолжал вспоминать Таяну, пока сон незаметно его не сморил.

Ветер свежим дыханьем коснулся лица Левашова, осторожно тронул упавшую на широкий лоб прядь и, забравшись за шиворот, пощекотал шею. Где-то рядом требовательно прокричал петух, а чуть дальше ответил другой, вступив с соседом в горластую перепалку. Негромкие голоса челяди доносились из открытых дверей и окон, и Евсей потянулся и открыл глаза.

Утреннее слепящее солнце поднимало настроение, и княжич даже улыбнулся, но тут же вспомнив минувшую ночь, нахмурился. Сердце вновь кольнула вина, правда уже не столь болезненно, как накануне, а томительно тоскливо. Евсею безумно захотелось увидеть Таяну, но он так и не придумал, что ему сказать в своё оправдание, а потому он решил сначала привести мысли в порядок, а уж потом поговорить с девушкой.

Левашов зашёл на кухню. У печи суетилась дородная повариха. Завидев хозяина, она растерянно залепетала:

– Княже, чего ж так рано поднялся? После гуляния все ещё спят, я и приготовить ничего не успела.

– Да и ладно, подожду, с голоду не помру, – отмахнулся он и спросил: – Коров уже доили?

– А как же. Коровки-то ждать не будут. Вон крынка стоит, только процедила, – охотно сообщила кухарка, кивнув в сторону посудины, заботливо прикрытой тряпицей.

– Вот и налей, – присел Евсей у края стола.

Выпев не успевшего остыть молока и закусив только что испечённым хлебом, Левашов вышел на двор. Не зная, чем себя занять, княжич решил ради развлечения поколоть дрова. Скинув рубаху, Евсей с молодецкой удалью размахивал топором, подставив разгорячённое крепкое тело утреннему ласковому солнцу. Занятие увлекло, и, легко разрубая очередную колоду, мужчина не замечал восхищённых взглядов селянок, следовавших к колодцу. Собравшись стайкой, девушки побросали вёдра и, поглядывая на Евсея, хихикали:

– А наш-то князь, смотри, как хорош… – лукаво блеснув глазами, проговорила одна.

– Да, красавец… – вздохнула другая.

– Эй вы, пигалицы! – воскликнула подошедшая ключница. – Чего гляделки вылупили? Не вашего поля ягода. Михаил Никитич сказывал, невеста у князя есть, и не какая-нибудь… а иноземная! Да, к тому же роду знатного, не чета вам. Скоро барыней нашей станет.

Девушки обиженно поджали губы:

– А нам чего? Это вон Таянка пусть локти кусает. Вчера весь вечер возле князя увивалась. Ведьма! – ревниво фыркнула первая.

– Наверное, уже себя в покоях княжеских видела. Голь перекатная! – хохотнула другая.

– Дурочка безродная, – подхватила третья.

– Цыц вы, балаболки!

– А чего? Мы правду говорим, – надулись девицы и, тряхнув косами, подхватили вёдра и поплыли к колодцу.

Наколов уже целую гору, Евсей вытер вспотевший лоб и подошёл к кадушке освежиться и напиться. Жадно глотая воду, княжич заметил, как мимо околицы шумной встревоженной стайкой пролетела детвора. Подлетев к старшим, они, наперебой галдя, показывали ручонками в сторону реки, и люди, побросав дела, поспешили за ребятнёй. С недоумением наблюдая за суматохой, охватившей улицу, Евсей натянул рубаху и вышел за ворота. Мимо вприпрыжку нёсся мальчишка, и княжич ловко его ухватил за плечи:

– А ну, малец, стой! Куда это все бегут? Что за переполох такой?

– Так там на берегу утопленницу выловили! – выпучив глазёнки, выдохнул сорванец. – Охота посмотреть!

Нахмурившись, Левашов выпустил мальчишку, и, получив свободу, тот незамедлительно упорхнул. Проводив пострелёнка напряжённым взглядом, Евсей задумался. Неожиданно внутри что-то оборвалось. «Таяна!» – пронзила голову страшная догадка. Грудь буквально сдавило раскалёнными клещами, и княжич, терзаемый волнением, как и все, кинулся к реке. В считанные минуты он добежал до берега, но при виде толпы, успевшей собраться вокруг утопленницы, Евсей невольно замедлил бег, а приблизившись, и вовсе остановился. Окружив тело, люди неловко топтались, печально вздыхали и охали. Некоторые бабы утирали глаза, а мужики угрюмо шептались.

Мучительно сглотнув застрявший в горле ком, Левашов сделал шаг. По телу растеклась противная ватная слабость, а ноги, налившись свинцом, не слушались. С трудом продираясь сквозь скопище людей, княжич судорожно потянул ворот рубахи, ему казалось, будто его шею стягивает тугая удавка, а на плечи с каждым новым шагом накладывают пудовые мешки. Идти становилось всё тяжелее… В ушах гулко клокотала кровь, и, не в силах вздохнуть, он обречённо продвигался дальше. Сначала Евсею стали видны обнажённые посиневшие ступни девушки, и сердце, больно вздрогнув, замерло.