Первые же слова Аллы неожиданно вызвали у женщины приступ рыданий.

Марина растерянно переминалась с ноги на ногу в узком, темном коридоре, слишком маленьком для ее внушительных габаритов: одетая в бордовый брючный костюм адвокатесса смотрелась в крошечной квартирке как гигантский пион на грядке с морковкой.

– Ольга Сергеевна, давайте пройдем куда-нибудь и побеседуем, хорошо? – проговорила Алла успокаивающим, как она надеялась, голосом.

– Хо… хорошо, – всхлипнула женщина и пошла впереди, показывая дорогу.

Алла знала, что у Иночкиной двое детей, и Марина сказала, что, по ее же словам, их ей возвратили, но почему-то в квартире не было заметно, что в ней проживают несовершеннолетние.

У Аллы детей не было, зато было полно друзей и знакомых с детьми, поэтому она знала, что в их домах то и дело натыкаешься на кубики, машинки и другую мелочь, свидетельствующую о присутствии малышей.

Может, они такие же ужасные чистюли, как их мама, и все игрушки держат в детской?

Гостиная (Алла так поняла, что в квартире всего две комнаты) выглядела пустынно: мебели мало, на полу – потертый ковер, искусственный, еще советских времен. Зато со стен улыбались детские лица, дающие понять, что на данной жилплощади живет кто-то еще.

– Это – ваши дети? – задала Алла почти что риторический вопрос, но ей требовалось как-то разрядить обстановку и вызвать Иночкину на откровенность.

Хозяйка квартиры кивнула и шмыгнула носом.

– Я правильно понимаю, что здесь трое? – подала голос Марина.

Алла прямо кожей ощущала неудобство подруги: наверное, в последний раз она оказывалась в квартире с такой бедной обстановкой, когда в ранней юности работала помощником адвоката и имела дело с пенсионерами, решающими с ее помощью свои мелкие проблемы.

Иночкина снова кивнула, настороженно глядя на Марину.

– А когда вы просили меня заняться вашим делом, – продолжала она, – речь шла только о двоих. Почему вы не сказали, что у вас еще есть сын-подросток и что вы лишены прав на старшую дочь?

Иночкина отпрянула, словно от удара в лицо. Алла не успела схватить подругу за локоть, чтобы предотвратить неудобный вопрос. Она и сама планировала его задать, но не с порога же! Иночкина может замкнуться и отказаться говорить, а заставить ее они не могут – нет оснований прижимать к стенке женщину, которая ни в чем не виновата… Ну, разве что в том, что когда-то оступилась, после чего искренне раскаялась.

Однако она не стала запираться. Вместо этого покачала головой и тихо сказала:

– Мне очень, очень стыдно, поверьте! Я просто подумала… – она запнулась, подбирая слова. – Я решила, что вы откажетесь взять мое дело, если узнаете, что я была плохой матерью!

– Это вовсе не так! – возмутилась Алла. – Я защищаю людей, гораздо более виновных, чем вы, и требую от них одного – быть со мной предельно честными. Лишь в этом случае защита может быть полной, как вы этого не понимаете?!

Алла видела, что Иночкина не понимает.

– Видите ли, Ольга Сергеевна, – вступила она в разговор, – адвокат должен знать о своем подзащитном все – каждую мелочь, пусть даже неудобную и постыдную. Это делается для того, чтобы в суде неожиданно не всплыли факты, о которых ему неизвестно, и не сломали линию защиты. Но мы понимаем, почему вы промолчали!

Она произнесла последнюю фразу с нажимом, буравя Марину тяжелым взглядом, надеясь, что та больше не нарушит ее планов неудобными вопросами.

– Да-да, я… – забормотала Иночкина. Она бессознательно обхватила себя руками – защитный жест, к которому часто прибегают дети, пытаясь отгородиться от внешнего мира. – Я была не права!

– Почему вы отказались от моих услуг? – задала новый вопрос Марина, игнорируя предостерегающие жесты и мимику подруги. – Даже если вам возвратили детей, вы могли, по крайней мере, предупредить меня, что больше в них не нуждаетесь, а не бегать от меня, словно я – налоговый инспектор!

– Вы правы, я должна была предупредить, – виновато опустила плечи Иночкина. – Я… я испугалась…

– Послушайте, Ольга Сергеевна, – снова вмешалась Алла, которой не нравилось, что инициатива ускользает из ее рук, – давайте-ка начнем сначала, идет? Расскажите, как получилось, что вы попали в поле зрения органов опеки.

Иночкина откинулась на спинку потертого старенького дивана, на котором они с трудом разместились с Аллой (Марина предусмотрительно опустила свои обширные телеса в кресло – не без опаски, так как оно горестно скрипнуло, когда адвокатесса садилась, будто бы предупреждая, что не ручается за последствия).

На некоторое время в неуютной комнате воцарилось молчание. Наконец Иночкина заговорила. Алла затаила дыхание, предвкушая, что сейчас услышит нечто, способное сдвинуть это странное дело с мертвой точки.

– Мы с братом выросли в детском доме, – начала женщина. – Наши родители… вернее, мать, сильно выпивала. Отца я не помню, брат… по-моему, у него о нем тоже сохранились смутные воспоминания.

– Вашего брата зовут Виктор Мешков, верно? – спросила Алла, воспользовавшись паузой в речи собеседницы.

Та кивнула и спросила:

– Вы, наверное, в курсе, что он сидел за наркотики?

На этот раз кивнула Алла: она не поленилась выяснить все об этом парне, чтобы явиться к Иночкиной во всеоружии. Но, кажется, та больше не собиралась ничего скрывать.

– Я вышла замуж, как только мне исполнилось восемнадцать, – продолжала она. – Так хотелось вырваться из детдома в нормальную, взрослую и интересную жизнь… Такой мне, во всяком случае, она тогда представлялась. Нам с братом дали квартиру на двоих. Теперь-то я понимаю, что моему мужу нужны были только эти квадратные метры, ведь у него в Питере не было ничегошеньки… Ну, это не важно, – оборвала она сама себя. – Важно то, что первую дочь я родила в девятнадцать лет. У меня тогда не то чтобы ветер был в голове – я понятия не имела, что ребенок, оказывается, такая ответственность!

– Ну да, – согласно кивнула Марина, все еще испытывающая неприязнь к несостоявшейся клиентке, – ведь детей нужно кормить, одевать-обувать…

– Совершенно верно! – согласилась Иночкина. – Муж «свинтил» практически сразу после рождения Лены, и я осталась один на один со своими проблемами.

– И вот тогда-то ваш брат и предложил «подсобить»? – догадалась Алла.

– Он сказал, что это не опасно. Все оказалось не так, но в тот раз меня действительно опасность миновала, и я «заработала» достаточно, чтобы протянуть какое-то время с дочкой. А вот Виктора задержали. Он, правда, легко отделался – первый арест и все такое…

– А потом вы вошли во вкус?

– Ну да, можно и так сказать, – даже не попыталась оправдаться Иночкина. – Мне не составляло труда разносить «дурь» по точкам и собирать деньги. Брат делился щедро, и мне начало казаться, что жизнь налаживается. Я была молодая, глупая и не думала о том, что приношу горе и боль родственникам людей, которым продаю наркотики… Хотя вы наверняка скажете, что молодость и глупость – слабое оправдание, да?