Мы призадумались. Татьяна умела задавать заковыристые вопросы.

— А может, ему избить тебя? Скажи ему. что он мудак, пидор и козел впридачу. Он разозлится и вмажет тебе. Как?

На Танькином лице не появилось вдохновения.

— Врежет, и правильно сделает. Зачем мне его оскорблять, если это все неправда? Он самый лучший на свете! И я люблю-ю-ю его, — снова зарыдала Танька.

— А я вот думаю, что ты должна посильнее его привязать к себе. Но при этом сама должна испытать к нему отвращение, ненависть, — что-то задумала Светка. — Мне парень один рассказывал, что он свою жену порол розгами и тащился от этого. Потом они развелись, потому что она. оказывается, его ненавидела, а он думал, что она кричит от удовольствия.

— Дурак, что ли? — удивилась я. — Не может отличить интонации?

— Ну, он не музыкант, чтобы к интонациям прислушиваться. Мужики вообще тугие на ухо — кричит, значит, нравится.

— Подожди, подожди, ну-ка, поподробнее расскажи! — вдруг заинтересовалась Танька. — Он сильно ее любил?

— Да откуда я знаю? — как всегда, ушла от сантиментов Светка. — Знаю, что бил сильно. Розгами. Привязывал ее поперек кровати и хлестал. Когда он мне об этом рассказывал, у него даже ширинка оттопырилась.

— А кто это? Почему ты о нем никогда не говорила? — обиделась я на очередной Светкин секрет.

— Забудь. Ничего интересного, — махнула рукой Светка.

— Как раз очень интересно! — загорелась Татьяна. — А почему он тебе про свою жену рассказывал? Значит, забыть не может, да?

— Ну, типа того… Говорит, что ни с кем больше он не получал такой богатой гаммы ощущений. Все другие, говорит, обычные и скучные телки, которым нужно только, чтобы их как следует оттрахали и в ресторан сводили. А эта была… с фантазией. Правда, сбежала от него, видать, чувак перестарался с побоями, ха-ха. Она его теперь за три километра обходит…

— Вот! Это то, что нам нужно! — закричала Танька, и в другой комнате заплакал ребенок.

— Мааа-м! Эвридика проснулась! — басом позвала Светка. — Посмотри, она, наверное, обоссалась!

Ребенок перестал плакать, и мы снова настроились на дело.

— А этот парень не рассказывал тебе, как он это делал? В подробностях?

— Да вот еще. — равнодушно протянула Светка. — Мне это не интересно.

— Ну а где он эти розги раздобыл? У меня дома их нет, у тебя, подозреваю, тоже. И где их брать?

— Сорви ветку на улице — вот тебе и розги. Или поезжай на Птичку, там для лошадей, для разных животных все есть…

— Для кобылы есть, найдется и для тебя. — заржала Светка и быстро прикрыла рот рукой — вдруг опять дочь разбудит.

— Девки, может, в библиотеку сходить? — искренне спросила Таня. — Посмотрю в разделе «Мрачное Средневековье» наказания крестьян.

— Ага! Вот он тебя в кандалы закует и кирпичом по башке — будет тебе наказание. — тоже заржала я.

— Вот вы ржете, а, между прочим, у нас сегодня последняя ночь! — надулась Танька. — Утром он улетает. Значит, сегодня у меня последняя возможность оставить о себе сильные воспоминания. Чтобы никто так, как я. не смог! Чтобы он с ума сходил, как Светкин знакомый, искал такую же. но тщетно. Все. девки, я поехала готовиться!

На улице возле дома Таня сорвала ветку ивы. пришла домой и замочила ее в ванне. Туда же кинула на всякий случай мухобойку и брючный ремень Мухаммеда. Пометалась по квартире и нашла еще длинный провод от сломанного магнитофона, отрезала, сложила его втрое, легонько стеганула себя по ноге и удовлетворенно бросила в ванну — тоже пригодится.

С главпочтамта вернулся Мухаммед, он отправлял жене телеграмму о своем приезде. В прихожей долго шуршал одеждой и возил тапками. Танька поняла, что он собирается.

Мучительный промежуток времени, когда любимый готовится уйти. Вырезать бы это как середину ленточки на открытии объекта — два лоскута слева и справа тут же повиснут бесхозными тряпочками.

Потому что вырезанная часть их соединяла…

Танька, улавливая проклятое шуршание, чуть не расплакалась снова. А нельзя. Слез он не любит — значит, действуем по программе.

— Выполни мое последнее желание, милый! — крикнула Таня, не выходя из комнаты.

— Почему последнее? Ты что. вешаться собралась? — заглянув в комнату, увидел на столе провода Мухаммед.

— Нет. не собралась. Я хочу, чтобы ты меня перед отъездом наказал.

— А есть за что? — игриво усмехнулся мужчина и заинтересованно уставился на Таню.

— Если не скоро вернешься — будет за что. Я не собираюсь ждать тебя всю жизнь, пока ты очистишь совесть, нагуляешься или соскучишься. Поэтому собираюсь тебе изменять. Что ты мне за это сделаешь?

Мухаммед озадаченно скривил губы:

— Не знаю… Не приеду больше, скорее всего… — Обиженно забрал со стола свой ремень и положил в сумку.

— И только? — натурально удивилась Танюха и таинственно улыбнулась.

— А что еще? Убивать тебя не стану, у меня нет в натуре агрессии.

— Тогда я сама назначу себе наказание. Хочу, чтобы ты меня выпорол за будущие грехи.

— Смело… Тогда я буду терзаться виной, что сделал тебе больно.

«Это именно то. что мне нужно! Хотя бы чувство вины заставит тебя вернуться ко мне». - подумала про себя Таня. А вслух обманула:

— Мне нужно испытать боль, чтобы меньше страдать!

Мухаммед молчал, пытался сообразить, что от него требуется.

Таня продолжила:

— Я сейчас разденусь и буду послушно ждать твоей порки. Приму ее с благодарностью и покорностью. Стегай меня, пока я не скажу «стоп». Это станет условным сигналом о границе моего терпения.

Если б ты знал, какую душевную боль я испытываю от твоего бегства… Эту боль можно заглушить только болью физической. Итак, ты готов?

Он кивнул и уточнил:

— Мне тоже раздеться?

— Нет, раздетой буду только я. Ты мой палач, а я твоя жертва.

Девушка встала посередине комнаты, торжественно разделась и кивнула на склад реквизита:

— Бери веревку и привяжи мои руки к люстре.

— Вот как? — удивился Мухаммед. Видимо, он уже представил себе эту сцену, но по-другому.

— Я хочу, чтобы мне было больнее и чтобы я не могла сопротивляться.

Голая Татьяна перед истязанием под горящей пятью плафонами хрустальной люстрой смотрелась сказочно очаровательной. Зайчики отблеска скользили по ее телу и переливались разноцветными бриллиантовыми огоньками.

Мухаммеду стало страшно. Как можно стегать эту нежнейшую молодую кожу, когда ее хочется лишь гладить и целовать…

— Начинай, — потребовала «жертва» и вытянула руки над головой.