Проводя следствие только на обличение большевиков, Александров и те, кто им руководил, не давали ходу материалам, разоблачавшим Ермоленко и русскую контрразведку в организации провокации против большевиков, а также тех, кого за волосы притягивали к большевикам. В материалах дела подшиты документы, подтверждающие этот вывод:

«И<сполняющий> Секретно д<олжность> Судебному следователю

Начальника Центрального по особо важным делам контрразведывательного Александрову отделения при Главном управлении Генерального штаба

4 октября 1917 г.

№ 26504

Петроград

По приказанию начальника Генерального штаба при сем, препровождая копию с письма Скоропис-Иолтуховского, адресованного в редакцию газеты „Новая жизнь“ и задержанного цензурой, прошу сообщить, подлежит ли передаче подлинное письмо в редакцию или же таковое подлежит препроводить Вам.

Приложение: копия письма…»

К донесению также прилагался «меморандум», подписанный военным цензором Анастасией Трейден. В нем есть следующие примечательные строки: «…ввиду того, что автор настоящей статьи Скоропис-Иолтуховский подлежал аресту как лицо, причастное к событиям 3–5 июля сего года, нынешняя же его статья, при появлении в газетах, содействовала бы возбуждению общественного мнения против Временного правительства, а в частности, против контрразведки, считаю необходимым представить заказное письмо за № 2339 на усмотрение контрольного бюро».

Письмо Скоропис-Иолтуховского, направленное из Стокгольма в Петроград в редакцию газеты «Новая жизнь»,[139]под бдительным контролем Александрова так и осело в его многотомном труде — «Деле о вооруженном восстании…». Приведу отдельные выдержки из него.

Признавая себя украинским националистическим деятелем, «членом президии» уже упоминавшегося «Союза освобождения Украины», Скоропис-Иолтуховский отрицает свою близость не только к большевикам, не только к социал-демократии вообще, но и к любой другой партии. Комментируя выдумку Ермоленко о том, что в Берлине якобы состоялось «два собрания социалистов», в которых принимали участие Ленин и Иолтуховский, причем Ленин останавливался на квартире последнего, автор «арестованного» цензурой и контрразведкой и «заключенного» в архивы Александровым письма в «Новую жизнь» уточнял:

«Я открыто заявлял и заявляю, что со времени моего вступления в „Союз осв<обождения> Украины“ веду беспартийную националистическую политику, и это подтвердят все украинские социалисты… Ленина я никогда и нигде не встречал. Ни к какой русской социал-демократической организации никогда не принадлежал. Даже когда я, как член „Украинской социал-демократической спилки“,[140]входил таким образом в состав Р.С.Д.Р.П., то и тогда никакого отношения к Ленину, как к представителю русского большевизма, не имел, так как теоретически стоял ближе к меньшевикам, а „Спилка“ и вообще никогда не была фракционной организацией.

Полагаю, что если бы Ленин во время войны действительно был в Берлине на какой-нибудь социалистической конференции, то я бы об этом мог скорее знать, чем Ермоленко. Думаю, что это такая же ложь, как и утверждение, будто Ленин останавливался у меня».

Скоропис-Иолтуховский заявлял, что о Ермоленко он никогда даже не слышал, что не мог ожидать его в Киеве, поскольку выехал из Берлина не в апреле, как утверждает Ермоленко якобы по информации германского Генерального штаба, а в конце июня. Причем «находился все время не в Киеве, а на островке Юме, напрасно ожидая от министерства иностранных дел разрешения на приезд на Украину».[141]

В приписке к своей статье Скоропис-Иолтуховский ссылался на № 182 газеты «Русское слово», которая сообщала о денежном переводе на 40 000 рублей, полученном в Хабаровске женой Ермоленко от мужа. В материалах дела, собранных Александровым, есть телеграммы, подтверждающие этот факт. Но следователь по особо важным делам такие нападки на «самого важного свидетеля» попросту игнорировал. «Не замечал» и более острую критику в отношении провокации, подготовленной весьма удивительным и подозрительным для военного времени альянсом противоборствующих разведок — германской и русской. К примеру, газета «Рабочий» (№ 8, 12 сентября по н. ст. 1917 года) поместила статью «О клеветниках».[142]Имелись и более ранние публикации. В одной из них, в частности, есть такие строки:

«Итак, германские офицеры, чтобы склонить Ермоленко к его бесчестному поступку, налгали ему бесстыдно про Ленина, который, как всем известно, как официально заявлено всей партией большевиков, сепаратный мир с Германией самым решительным и бесповоротным образом всегда и безусловно отвергал… политически грамотный человек тем более не усомнится в этом, что сопоставление Ленина с каким-то Иолтуховским (?) и „Союзом освобождения Украины“ есть нелепость…».[143]Эти выводы ценны тем, что они излагались по горячим следам провокации и не кем иным, как самим Лениным, которому ЦК партии запретил являться в следственные органы и в суд. А ведь Александров, который усиленно добивался этой явки, мог посчитать их за показания. Тем более что в различных публичных выступлениях той поры непричастность Ленина к порочащим его связям с немцами доказывали даже те авторитеты, на которые ссылались «изобличители». Александров и это не учитывал. Брал во внимание только то, что было выгодно официальной, распространяемой в прессе, точке зрения.

Осуждая эту непозволительную «методу», Козловский в уже упоминаемом здесь заявлении писал: «…при допросе свидетеля Алексинского, показывающего, что „потом выяснилось, что Ленин и Зиновьев освобождены по личному предписанию австрийского премьера министров Штюрка, как лица желающего поражения России“, — суд. следователь Александров не ставит ему вопрос: „из чего“, „как“ это выяснилось для г. Алексинского».

В материалах дела, собранных Александровым, подшит этот протокол допроса от 11 июля 1917 года. В нем значилось, что «Алексинский Григорий Алексеевич, бывший член второй Государственной Думы, 38 лет, православный…». Ну, а показал он следующее: «Ленина я знаю около 10 лет, был о нем очень хорошего мнения в течение только 2–3 лет, но по переезде моем за границу разочаровался в нем… Здесь же считаю необходимым привести позднейший факт, относящийся к октябрю 1914 года: Ленин и Зиновьев, проживавшие в Австрии близ Кракова, были арестованы австрийскими властями, как русские подданные, но вскоре освобождены с правом свободного выезда в Швейцарию… потом выяснилось, что Ленин и Зиновьев были освобождены из-под ареста по личному предписанию графа Штюрка — австрийского премьера, который освободил их, как лиц, желающих поражения России и деятельность коих полезна для центральных империй…».[144]Изобличая Ленина в связях с Парвусом (Гельфандом), тоже пребывающим в услужении у немцев, Алексинский вручил Александрову «вещественные доказательства» — рукопись на 27 страницах, представлявшую собой копию статей, напечатанных в изданиях «Россия и Свобода» и «Призыв», выходивших в Париже. Ни свидетеля, ни следователя при этом не смутило, что среди этих «вещдоков» имеется публикация, на которую часто ссылался Алексинский в своих статьях, но в которой вслед за резкой критикой Парвуса звучит «похвальное слово»… Ленину. Автор этой статьи, доктор Фридман, упрекает Парвуса примером Ленина. Имеется здесь и краткое объяснение, почему австрийские власти освободили Ленина из-под ареста, как «свободно» он уезжал… Еще больше удивительно то, что эта публикация — антивоенная, в духе Циммервальдской конференции[145]и многих ленинских выступлений, за которые на него так ополчились Бурцев, Алексинский, Керенский и др., за которые следователи Александров и Соколов выставляли его в следственных выводах изменником. Уж и впрямь у клеветы стыд слеп и нем, а она сама — стоглаза и стоязыка. Похоже, что Алексинский с Александровым подходили под этот образ. Иначе чем объяснить, что публикацию за подписью доктора Фридмана они зафиксировали как одно из первостепенных доказательств вины Ленина и большевиков. Но суди сам, уважаемый читатель, по выдержкам из этого «вещественного доказательства»: