Хранитель не спорил.

— Давно мечтал испробовать, да все как-то злато-крылых не подворачивалось! — признался он.

Вытекавшие из метро люди отнеслись к их появ¬лению с досадой. Их огибали, отталкивали или про¬кручивали па месте. Закон толпы гласит: как только ты перестал двигаться, ты стал препятствием. Двигай¬ся или умри! А то, что ты возник из ниоткуда, толпу волнует мало, поскольку единственная идея, присущая толпе как целому, — это идея непрерывного движе¬ния или, на худой конец, «толплсиия».

Единственным, кого они слегка озадачили, оказал¬ся молодой африканский студент, раздающий листов¬ки на бесплат ное посещение солярия. Студент вручил Варсусу листовку и, улыбнувшись очень белыми зуба¬ми, спросил, который сейчас час.

— Одиннадцать семьдесят пять! — не задумываясь ответ ил Варсус.

Глаза у студента недоуменно округлились.

— Одиннадцать семьдесят пять — это двенадцать пятнадцать! — объяснила Дафна.

Она уже привыкла к фокусам Варсуса, и ей даже нравилось высчитыват ь, сколько, например, будет «без ста двадцати ноль». Оказывается, десять часов вечера!

Оставив озадаченного студента и дальше реклами-ровать солярии, Эссиорх повел своих спутников за павильон «Новокузнецкой», где толпа уже рассосалась и стояли лишь отдельные кучки общающихся людей.

Здесь хранитель поднес ко рту палец и, кивнув куда-то вперед, спрятался за киоск.

— Там! Только тихо! — прошептал он.

Скользнув за ним следом, Мефодий осторожно вы-сунул голову.

| — Ну! Давай-ка на наблюдательность! — предло¬

жил Эссиорх. — Только к истинному зрению не при¬бегай!

Мне сказала Тетя Соня,

Что слыхала Тетя Алла,

Что во вторник Тетю Цилю Тетя Ханна уверяла, Что как будто Дядя Нухим Сам слыхал,

Как на прощанье Энык-Бепык, уезжая, Всем промолвил:

— До свиданья!

Овсей Дриз

У трамвайных путей, идущих вдоль радиоцентра, была глубокая грязная лужа. Ночью она замерзала, днем таяла и глотала окурки и мелкие монетки, выскакиваю¬щие из карманов перепрыгивающих ее прохожих.

Перед лужей на корточках сидел бомж в трусах и хозяйственным мылом стирал свои брюки, то и дело

их решительно встряхивая. Капли и мыльная пена ле¬тели на людей на трамвайной остановке. Люди шара¬хались в разные стороны, отодвигались, ругались.

Метрах в десяти от бомжа на газоне разместился уличный музыкант и, отстукивая ритм ладонью по гитаре без струн, орал самым кошмарным в мире го¬лосом. За каждым, кто проходил мимо, музыкант на¬зойливо бежал со шляпой. Причем особенную назой¬ливость проявлял по отношению к тем, кому он, по всем признакам, не нравился.

Чуть ближе к радиоцентру, там, где непрерывно тек людской ручеек, стояла скромная и милая девушка в очочках и, держа в руках папку, предлагала прохо¬жим под чем-то расписаться. Расписывались много и охотно. Даже очередь порой выстраивалась.

4г — Место неудачное человек для стирки выбрал! — сказал Мефодий, вновь переключая внимание на бом¬жа в трусах.

— Напротив, очень удачное! Никак его не обой-дешь! — сказал Варсус, соображавший быстрее Буслаева.

— Почему?

— Потому что это комиссионер под личиной!.. И тот с гитарой — комиссионер. А девушка в очоч¬ках, кажется, суккуб. Комиссионеры не мо1ут в таких хорошеньких превращаться…

— Ага, — подтвердил Эссиорх. — Суккуб. Собира¬ет подписи, чтобы бомжа и музыканта отсюда убрали и посадили суток так на пятнадцать. А на самом деле там крысиным молоком между строк отречение от эйдоса.

— Это же будет не засчитано! Бумажка фальши¬

вая! — заметила Дафна.

— В том-то и дело, что нет, — вздохнул Эсси- орх. — Люди, которые подписывают, все без исклю¬чения очень искренно ненавидят. Прямо горят граж¬данской сознательностью. Истребить этих уродов, стереть с лица Земли! Вот подпись силу и обретает… Сама взгляни, как все гладко идет!

Дафна увидела, как, принимая у бодрого пожило¬го мужчины ручку, суккуб будто случайно коснулся его. В следующий миг ладонь суккуба на доли секун¬ды скользнула человеку в грудь, пройдя сквозь кожу и ребра. Ощутив что-то неопределенное, но страшное, мужчина тихо охнул. Поочередно схватился за серд-це, за желудок, за печень. Сердце тикало. Желудок ва¬рил. Печень рапортовала о полном своем довольстве. Но тоска нс исчезала. Тогда мужчина с острым подо¬зрением уставился на девушку, но та мило улыбалась, одновременно за локоток разворачивая его к метро. Нс понимая, что с ним, пенсионер, часто оглядываясь, потащился к павильону «Новокузнецкой».

А суккуб, улыбаясь, уже спешил к шагавшему по дорожке молодому человеку, протягивая ему папку с ручкой. Молодой человек ответил су к кубу столь же любезной улыбкой, охотно взял у него ручку и на-рисовал на договоре смайлик. Потом полюбовался смайликом и пририсовал к нему еще ушки и реснич-ки. И снова улыбнулся суккубу, еще милее, чем в про¬шлый раз. Нс оставаясь в долгу, суккуб приготовился ответить ему столь же волшебной улыбкой, но внезап¬но дернулся всем телом, и рот его пополз вбок и вниз.

Несмотря на дурацкую шапочку, он узнал в моло-дом человеке Варсуса — одного из лучших бойцов света, известного также как «пастушок». В ужасе под-прыгнув, суккуб попытался улетучиться, но жабой об¬рушился на асфальт. Опять подпрыгнул — и опять обрушился… Варсус укоризненно поцокал языком и показал суккубу договор, внизу которого, чуть ниже смайлика, была изображена небольшая руна.

— Больше не скачи! Сам знаешь: пока эта руна здесь, ты не отдалишься от меня больше чем на два шага! — сказал он.

Тем временем Эссиорх и Мефодий подтащили к ним комиссионеров. Комиссионер Эссиорха был не-сколько помят, поскольку хранитель приложил-таки сто кулаком, а комиссионер Буслаева попискивал и ругался, размахивая мокрыми брюками.

— За ушко! За ушко меня возьми! Так ты меня за-душишь! — хрипел он.

Мефодий не поддавался, зная, что уши у комиссио-неров легко отрываются. Тот же фоку с, что у ящерицы с хвостом. Останешься с ухом в руке и потом развле¬кай себя тем, что лепи из него оживающих гадиков.

— Люди! Спасите! Есть у вас хоть капля человечно-сти? — голосил суккуб, работая на публику'.

Тело у него изгибалось очень художественно, с глу-боким драматизмом. Мефодий, как ни привычен был к театральным проделкам сук кубов, и то едва не ки-нулся вырывать девушку из рук Варсуса, но случайно заметил, что локоть у бедняжки в порыве актерства выгнулся в противоположном направлении. В следу-ющую секунду Варсус аккуратно вставил в разинутый рот красавицы снятую с головы шапочку:

— И не вздумай выплевывать! Я обижусь! Ты по-нял?