— Ну и зря, — сказала я, глотая кашу. На вкус она оказалась ничем не хуже моей собственной стряпни, в каше даже было масло. — До вечера больше ничего не дадут, будет у тебя желудок урчать.

— Не будет, я редко ем. Я питаюсь духовной пищей, — прошептала Тяка, вздыхая так, что грудь в ажурном платьице стала похожа на работающие кузнечные мехи. — Вам, предпочитающим земную пищу, этого не понять.

— Куда уж нам, — согласилась я.

— Отдай мне свою порцию, — попросила купеческая дочь с непроизносимым именем.

Я почувствовала досаду — я тоже хотела еще кашки, чего бы не набить желудок на дармовщинку.

— А кто хочет мою кашу? — спросила одна из девиц.

— И мой чай, он невкусный, без меда!

Слопав четыре порции каши и напившись чая, я почувствовала потребность прилечь — набитый желудок требовал горизонтального положения для процесса переваривания. Развалившись на верхней полке, я удовлетворенно срыгнула и подумала, что в тюрьме, в сущности, не так уж и плохо. Если бы еще пиво давали…

Вечером, плотно отужинав перловой кашей с малосольным огурчиком, я потребовала начальство. Начальство явиться не пожелало. Тогда мы с Виткой быстро организовали концерт — аккомпанировали тарелками и ложками тоскливым завываниям Тяки (которые назывались «душещипательные романсы о любви»). Стражники недолго выдержали демонстрацию высокого искусства и прислали небезызвестного капитана Анксе.

— Спокойно, девицы! — попросил он, вытирая пот с лысины.

— Мы требуем переговоров, — заявила я. — Иначе мы продолжим наш концерт.

— Нет, мы его усилим! — поддержала меня Блия.

Капитан вздрогнул:

— Каковы ваши требования?

— Вы дадите мне справочку, что я сидела в тюрьме, а не прогуливала экзамен? — спросила я.

— Мне нужна теплая одежда! Ночью холодно! — закричала Блия.

— Дайте нормальной еды!

— Подушки!

— Одеяла!

— Чаю с медом!

— Перинку!

— Расческу!

— Почему в камере нет зеркала?

Капитан стражи кивал, потом не выдержал и сбежал.

— Девочки, готовься! — скомандовала Блия. — Поем «Плач по загубленной молодости».

— Она длинная очень, я всех слов не знаю, — сказал кто-то.

— Ничего, будем петь, пока помним, а потом начнем сначала.

Через полчаса нам принесли подушки, теплые одеяла, полосатые фуфайки и огромную кастрюлю картошки с мясом.

— Между прочим, наш ужин вам отдали, — бурчал страж ник, раздавая нам подушки.

— Вы можете его забрать, — предложила я, — а мы споем песню голодных студентов.

— Не надо, — испугался стражник. — Мы потерпим.

— Вам не нравится наше пение? — грустно спросила Тяка.

— Что вы, что вы, — фальшиво заулыбался стражник. — Вы очень хорошо поете. Хоть в армию прочив нечисти в Сумеречные горы отправляй.

— Зачем? — удивилась купеческая дочка.

Стражник сбежал в коридор, закрыл за собой решетку и только после этого ответил:

— Чтобы вся нежить разбежалась, а та, что послабее, от ваших голосов вообще сдохла!

— Ах ты, негодяй! — закричала Тяка. — Да я три года пению училась!

«Бедный учитель!» — подумала я, прыгая на месте, чтобы перловка утрамбовалась в желудке и освободилось место для картошки.

Спали мы под трубный храп купеческой дочки. «А Ирга все-таки свинья! — успела подумать я, прежде чем заснуть. — Обвинять в том, что я храплю! Да мне никогда с этой Селести-как-там-ее не сравниться!»

Утро началось мрачно. Не привыкшие к дискомфорту девицы стонали и жаловались на жизнь, к туалету за занавесочкой выстроилась очередь, вода из крана текла ледяная. Закаленная суровыми общежитскими буднями, я чувствовала себя прекрасно, с нетерпением ожидая завтрака.

Однако вместо пищи телесной в камеру пожаловала пища духовная — мой Наставник. Взвизгнув от радости, я слетела со своей койки и кинулась к нему. Никогда ранее я не была так рада его видеть!

— Наставник! — счастливо прошептала я, хватаясь за его черную мантию, как утопающий за спасительный круг.

— Ну-ну, — сказал он, похлопывая меня по спине, — успокойся, Ольгерда! Пойдем, нам нужно спешить на экзамен.

Радость от встречи мгновенно потухла. Мы зашли за Отто, который выглядел вполне довольным жизнью, если не считать бороды, своим видом напоминающей воронье гнездо.

У входа в управление митинговала толпа разгневанных родителей, пытающихся извлечь из застенка своих дочерей. Капитан Анксе потел и краснел, стоя на ступеньках. Ему не давали вставить ни слова. Он проводил нас тоскливым взглядом и попытался успокоить горожан, по всей видимости собирающихся брать штурмом здание.

— Разные у меня были ученики, — говорил Беф, быстро шагая к Университету. — Но чтобы вызволять их из тюрьмы перед защитой диплома — такого еще не было!

— Гордитесь, Наставник, — заметила я. — Мы такие у вас единственные и неповторимые!

Издав короткий смешок, Беф сказал:

— Я предпочитаю обычных учеников, с ними хлопот меньше.

— Зато с нами веселее, — не унималась я.

— Что да, то да, — согласился Наставник. — И седых волос больше.

— А нам придется возвращаться в тюрьму? — спросил Отто.

— Надеюсь, что нет, — ответил Беф. — Управлению стражи не с руки ссориться в Университетом. Тем более что ваша вина не доказана.

Наставник бросил на нас проницательный взгляд.

— Надо было его добить, а не тащить к целителям, — пробурчала я, а Отто закатил глаза.

Времени переодеваться у нас уже не было, поэтому мы направились сразу к учебному полигону. На удобных стульях за массивными столами уже сидела экзаменационная комиссия, на скамьях для зрителей расположились защищающиеся. Все они были одеты в выглаженные мантии, на головах у девушек были аккуратные прически. Мы с Отто выглядели как помятые воробышки среди стаи ворон.

— Извините за внешний вид этих студентов, — обратился Беф к комиссии. — Просто пришлось их только что из тюрьмы вытаскивать.

— Я так и знал, что этим все закончится! — не сдержался декан.

— Мы как раз были ни при чем! — возмутилась я.

— Это было недоразумение, — подтвердил Беф.

На лице декана отразилось разочарование.

— Сдавайте свои артефакты, — сказал профессор Свингдар, вручая нам по нашему дипломному изделию.

Мы сели на крайнюю скамью, игнорируя любопытные взгляды соучеников.

— Ола! — раздался шепот.