Колбаска не вредит знаниям,

Ням-ням-ням-ням-ням…

— Стоп! — сказал вдруг Отто. — Там что-то лежит!

— Где?

— Под забором.

— Ну и пусть себе лежит, тебе-то что?

— Ни один нормальный гном не пройдет мимо чего-то, что бесхозно лежит. А вдруг там что-то нужное?

— Нужное бы так просто под забором не лежало, — ответила я. Мне было лень наклоняться и смотреть, что там лежит под забором в бурьянах. А потом еще и помогать это тащить в общежитие.

— Ты никогда не разбогатеешь, — напророчил Отто. — Медячок к медячку — вот и полный кошель.

Я фыркнула.

— Зря ты так, — пожурил полугном, направляясь к бурьянам. — Между прочим, состояние моего отца началось с одного медяка, который ему дедушка подарил.

— Да?

— Ага. Папа выгравировал на нем розу и продал одной лопоухой за серебряный.

— Кому? — переспросила я, садясь в теплую дорожную пыль. Стоять не хотелось. Хотелось лечь и полюбоваться на звездное небо, но я здраво рассудила, что Отто не порадует вид меня, лежащей посреди дороги.

— Эльфийской туристке. Представь, подходит такой милый розовощекий малыш и предлагает сувенирчик на память. — Тут голос лучшего друга внезапно изменился. — Ты знаешь что, а точнее, кто тут лежит?

— Ну? — проявила я заинтересованность.

— Блондин!

— Э?..

— Блондин, точно, — сказал Отто, сотворив хиленький огонек — мой лучший друг никогда не был силен в практической магии.

— Живой?

— Живой. Но без сознания. Ты можешь его водой обрызгать?

Я неопределенно помахала руками в воздухе, что должно было значить «вряд ли у меня сейчас получится сотворить дождичек».

— Понятно, — сказал полугном и завозился в зарослях.

Я поднялась, отряхнула юбку от пыли и пошла полюбопытствовать.

Под забором в бурьянах действительно лежал Блондин. Выглядел он не ахти — порванная рубашка, разбитые губы, очень бледное лицо. Лим слабо дышал, веки у него подрагивали. Мой лучший друг ощупывал его конечности на предмет переломов.

— Отто, — сказала я, — можно я его пну?

— Зачем?

— А просто. Он у меня много крови попил.

— Ола, пинать поверженного и беззащитного недруга — подло.

— Он меня изнасиловать хотел, — напомнила я, горя жаждой мести.

— Но ведь не изнасиловал, — возразил Отто. — Только хотел. Вот и ты только хоти его пнуть.

— Ты считаешь, что это равноценно? — возмутилась я. — Никогда не думала, что ты — шовинист!

— Я правдолюб, — с достоинством ответил полугном. — Бери его за руки — и понесли.

— Куда это еще?

— К целителям.

— Ты предлагаешь мне его тащить к целителям? — возмутилась я.

— Ну не бросать же его здесь.

— Это не мы его здесь бросили.

— Имей хоть капельку доброты, — сказал полугном, решительно беря Лима за ноги.

— Добрыми делами прославиться нельзя, — пробурчала я, хватая Блондина за руки. — Учти, что мы совершаем ошибку.

— Если мы этого не сделаем, то меня будет мучить совесть. А тебя — нет?

— Не знаю, — честно ответила я, пытаясь разыскать внутри себя признаки существования совести.

Блондин оказался очень тяжелым, особенно если принимать во внимание тот факт, что я сама слегка покачивалась. Мы выволокли бесчувственное тело на дорогу и немного пронесли, после чего я уронила свою половину. Голова Блондина стукнулась о землю с глухим звуком.

— Ты его добьешь! — сказал Отто.

— Слушай, а где у человека центр тяжести? — задумчиво спросила я.

— Не знаю, — озадачился полугном. — Наверное, где-то возле пупка.

Я шагами измерила тело Блондина и сказала:

— Ты бери его за руки. Там, где руки, там он тяжелее.

— Он везде одинаково тяжелый, — ответил Отто, поочередно пытаясь поднять Лима и за руки и за ноги.

— Нет, — упорствовала я. — За ноги его нести легче. Вот я его и понесу!

— А не боишься, что из его ботинок вонять будет?

— Не будет, он же аристократ! Он носки каждый день меняет, — но на всякий случай наклонилась и понюхала.

— Я тоже каждый день меняю, хоть я и не аристократ, — обиделся полугном.

Мы снова взялись за конечности Блондина и потащили его в направлении Дома Исцеления.

— Извините, а что это вы делаете? — раздался за нами хрипловатый баритон с легким акцентом.

Я от неожиданности выпустила из рук ноги Блондина, Отто же аккуратно положил свою часть тела на дорогу и обернулся на голос.

— А, это ты, Живко! — обрадовался он.

— Кто это такой? — прошептала я.

— Ты что, не узнаешь? Это же орк, который к твоей младшей клинья подбивал.

Я зажгла огонек и присмотрелась. Действительно, он — крючковатый орлиный нос, большие миндалевидные глаза, жесткие черные волосы схвачены в высокий хвост.

— Извини, не признала. А ты что, его знаешь? — спросила я у полугнома.

— Да, — сказал тот. — На ярмарке и познакомились, когда ты его от сестрицы отогнала. Я подумал, что лишнее знакомство никогда не помешает.

Валяющийся на дороге Блондин издал тихий стон.

— Кто это? — спросил Живко. — И куда вы его тащите?

— На мясо мы его несем себе в кладовую, — ответила я. — На зиму запасаемся.

Орк ошеломленно уставился на меня, захлопав глазищами. Это зрелище мне понравилось, и я решила дурачиться дальше.

— Не слушай ты ее, — начал Отто, но я перебила полугнома и сказала извиняющимся голосом:

— Ладно, я пошутила. На самом деле мы несем его в ближайший сарай, чтобы устроить там гнусную оргию.

Лучший друг ткнул меня в бок так сильно, что я согнулась.

— В Дом Исцеления мы идем, поможешь донести? Сам же видишь, помощник из Олы никудышный.

Я решила промолчать — ляпнула бы опять что-то, и мне бы пришлось дальше тащить отнюдь не легкого Блондина. Поэтому я молча пошла за парнями, ловко несущими постанывающего Лима.

— И кто это его? — спросил Живко.

— Не знаю, — ответил Отто. — Мы с ним очень давно не пересекались, и я не в курсе его дел. Может, не поделили что-то. Хотя не знаю, кто бы мог осмелиться поднять на него руку — у Блондина папаша очень влиятельный.

— Кто-то еще более влиятельный, — предположил Живко и улыбнулся мне.