* * *

Спиридонов непонимающе посмотрел на наркома:

– Кажется, мы об этом уже говорили. Ничего больше добавить я не смогу.

– Виктор Афанасьевич, – вкрадчиво начал Ягода, – знаете, что мне больше всего не нравится в моей профессии? Стрелять. Правда, сам-то я не стреляю. И приговоров не выношу. Однако подвести под расстрельную статью очень даже могу. А не люблю. В старину говорили: мертвые сраму не имут. Добавлю, мертвый угля не нарубит. Но, знаете ли, иногда этого просто не избежать. В смысле, высшей и исключительной меры наказания. Особенно в отношении вредителей.

Он положил на колени портфель, который до того поставил на пол, прислонив к ножке стула, и стал возиться с ремешками-застежками.

– С врагами все просто, – продолжал он пространную речь, расстегивая замочки. – Лицом к стенке и пулю в затылок, тут ясно, что заслужили. А с вредителями не так. Вредитель на словах всем сердцем за новый мир, да и не только, увы, на словах. Он верит в то, что делает хорошо. И гадит при этом. Верит и гадит, верит – и вредит хуже любого диверсанта. И бьет, собака, в самое больное место – по индустриализации, по развивающемуся, растущему организму государства рабочих и крестьян.

Наконец он откинул клапан и достал из портфеля несколько листов бумаги.

– Так вот, Виктор Афанасьевич, ваш Ощепков – самый что ни на есть вредитель. Вот, казалось бы, какое нужное дело – комплекс ГТО, но что говорит Ощепков?

И он стал зачитывать:

«Разве не плохо было бы, если бы все, от мала до велика, овладели нашей системой самообороны? Я мечтаю, чтобы ее проходили в школах на уроках физического воспитания. Чтобы подростки, вместо того чтобы хулиганить, устраивали поединки – в клубах, во дворах, на пустырях».

Спиридонов не мог не узнать манеру Ощепкова, образ его мыслей. Все это было ему ох как знакомо.

– И что здесь плохого? – невозмутимо спросил он. Он, разумеется, понимал, что именно плохо в этих высказываниях, но сейчас ему ни в коем случае нельзя было соглашаться с Ягодой. В пролетарской стране вредительство было куда более опасным преступлением, нежели любой криминал. Кража, убийство, изнасилование – преступления против личности; плохо, но можно списать на несознательность. Вредительство – преступление против общества. А это уже не плохо, это просто недопустимо. – Несколько идеалистично, конечно, но…

– Вы послушайте дальше, – продолжил Ягода.

И зачитал:

«И зачем органам рабоче-крестьянской милиции что-то кроме общепринятой системы? Ведь они сражаются не с народом, а с его отщепенцами, отбросами. Вряд ли можно встретить преступника со значком ГТО на груди…»

– Можно, – невольно вырвалось у Спиридонова. – И перевоспитать такого можно как раз только в том случае, если у государства есть что-то посильнее. Доказано на практике.

Ягода расплылся в довольной улыбке:

– Вот видите…

– Что я вижу? – спохватился Спиридонов. – Да, Ощепков неправ, и что с того? Это только его мысли, и они ими останутся. Пусть себе балуется, занимается своим ГТО, развивает дзюудо. Это необходимо. С новобранцами, занимавшимися по системе Ощепкова, работать проще, чем с «уличными», из которых улицу приходится выбивать… С этим Ощепков справляется. Валит лес, а я его на доску распускаю.

– Виктор Афанасьевич, – терпеливо вздохнул Ягода. – Я и не говорю, что ощепковская система совсем бесполезна, что вы… Я о другом. Иногда случается, что человек, создавший что-то полезное, зацикливается на этом, перестает играть прогрессивную роль, превращается в ретрограда. И тогда он становится в деле помехой, а помеху следует устранять…

Ягода встал и стал с бумагами в руках прохаживаться туда-сюда. Поскольку Спиридонов и прочие как раз опять закурили, возможно, он просто так спасался от дыма. Портфель он небрежно оставил открытым на лавке.

– Не хотите сами заняться работой в системе РККА и ГТО – не страшно. Поставьте туда кого-то из своих инструкторов. Да бы хоть и ощепковских, у него есть перспективные кадры вроде Харлампиева, Волкова…

– Ощепков лучше, – упрямо возразил Спиридонов.

Ягода остановился и посмотрел на него со странной улыбкой, почти сочувственной:

– Вы его так защищаете!.. Интересно, стал бы он защищать так же – вас?

– Да, – без колебаний ответил ему Спиридонов. – Мир боевых искусств – это братство. Особое братство. Каждый готов прийти друг другу на помощь и поддержать…

Ягода молча достал из пачки бумажку и протянул ее Спиридонову:

– А ну, почитайте-ка вот…

* * *

Это был листок бюварной бумаги, исписанный простым карандашом тесными строчками. Текста было много, на обеих сторонах листка, так что читать пришлось долго. Послание представляло собой классический донос на Ощепкова, и Спиридонов быстро определил вдохновенного автора: составляла его либо та самая сплетница-соседка, с которой он имел сомнительное удовольствие познакомиться год назад на свадьбе Ощепкова, либо ее приятельница, с кем общительная старая дама упоенно обсуждала мотивы женитьбы Ощепкова. Определил отчасти по стилю и смыслу изложенного, отчасти – по неуловимому аромату пудры, весьма характерному и запомнившемуся ему как раз по тому вечеру. После контузии обоняние его обострилось настолько, что теперь он мог с уверенностью опознать человека по оставленному им запаху. Даже и курил он так много теперь в том числе для того, чтобы заглушить поток воспринимаемых нюхом запахов…

«Контрреволюционер Ощепков», значилось в пахучем доносе, дескать, женился на Анне Ивановне Казембек, мещанского происхождения, исключительно с мелкобуржуазными целями въехать в принадлежащую ей комнату бывшей ее же квартиры, а сейчас-де ходатайствует о расширении жилплощади для их семьи, хотя сам живет в комнате только втроем с женой и дочерью. С соседями обращается вызывающе грубо (это Ощепков-то! Спиридонов, прочитав это, еле сдержал себя, чтобы тут же не возмутиться), не считает их за людей. К советской власти враждебен и наедине с женой позволяет себе критиковать «неразбериху и чехарду в политике: сегодня одно, завтра другое».

Но особенно враждебно «контрреволюционер Ощепков» относится к ОГПУ в лице «ответственного работника Спиридонова», которого в личных разговорах поносит, утверждая, что его подход к воспитанию совслужащих – костный и имеет признаки формализма!

То, что Спиридонов сейчас прочитал, наполнило его ощущением такой мерзости, словно он, отпив чаю, обнаружил на дне стакана дохлого таракана.

На миг он вообразил, что все это правда. Неужели Вася Ощепков, которого он, Спиридонов, перетащил в Москву, чью жену пытался спасти, мог такое сказать? Ощепков всегда говорит то, что думает. В нем нет ни на йоту лукавства. Возможно, когда-нибудь сгоряча он именно так и сказал, например, жене, а их подслушали…

– …и вот тут, Виктор Афанасьевич, мы подходим к главному вопросу, – жестко ответил на его мысли Ягода, присев за стол и жадно глядя на Спиридонова. – Видите ли, вредительствовать можно по-разному. Можно быть убежденным контрреволюционером, а можно – вредителем по недомыслию. Мне деятельность Ощепкова кажется как раз прекрасным примером второго. Вы утверждаете, что он компетентен, он же – критикует вашу методику, которую мы признаем объективно лучшей.